— Что это?
— Эротическая литература.
Я развернул бумажку. Сверху значилось: «Инструкция по использованию теодолита. Распечатать, раздвинуть ножки и воткнуть».
— Ты, Кочкура, сексуально озабочен.
— Еще как! Я хочу жилье в нашей казарме снять.
— Зачем?
— А я не буду за него платить и меня выкинут. И тогда я с бабами повоюю, а не с лопатой.
— Ты же женат!
— Во! Еще хочется, чтобы моей жене присвоили звание сержанта.
— Зачем?
— У меня мечта — оттрахать сержанта. Перед подъемом лежу, чувствую — женщину хочется.
— А перед отбоем не хочется?
— Нет.
— Значит, служба тебя удовлетворяет. Вот только некоторых из УИРа наша служба не удовлетворяет.
— Это как?
— Тут некоторые хотят, что бы мы добровольно еще раз слазали на 12-й подземный этаж 113-й площадки.
— Добровольно — это как?
Я вкратце рассказал.
— Понятно. Драку заказывали? Нет? Не волнует — уплачено! Не сказали, зачем?
— Нет. Но намекнули о приближении дембиля.
— Дембиль неизбежен, как крах капитализма. Я только еще дембильский альбом не закончил — золотая фольга кончилась.
— Ничего, цинка зато на всех хватит.
— Шутки у тебя, Палёк. Жрать охота!
— А что давали на завтрак?
— Да опять сухофрукты, сухое мясо да этот, как его, сухой и соленый кефир.
— Чего?!
— А, сегодня утром только две посылки в нашу роту пришли. Южанам. По-братски разделили.
— Это как?
— Они же наши младшие братья. Им много не надо.
— Ты, Кочкура, расист.
— Да брось, я же делюсь салом с хохлами, когда им посылки приходят.
— Да я насчет столовой.
— Ты что, Палек, там готовят только пищу для жалоб. Да и то, чтобы от молодежи отбиться, надо с автоматом ходить. Холодный несладкий чай без заварки и брикет макарон, густо политый олифой. Ты сам-то, чем питаешься?
— Да что бог пошлет… в магазины военного городка.
Неожиданно дневальный крикнул:
— Рота, смирно!
В казарму зашел командир роты:
— Дневальный! Чтоб туалеты почистил! А то там дерьма уже — в голове не укладывается. Опять женщины на тумбочках. Немедленно отодрать! Старшина!
Прапорщик выскочил из старшинской, на ходу подтягивая трико:
— Ваше приказание выполнено!
— Так я же ничего не приказывал.
— А я и ничего не делал.
— Балда! Где ты был? В туалете? Ты бы еще в театр сходил. Как за порядком следишь? Везде фантики от апельсинов валяются. Все убрать вокруг мусора, с метелками я уже договорился.
Тут капитан заметил нас с Кочкурой. Мы, конечно, как образцовые воины стояли по стойке «смирно» и по-собачьи преданными глазами смотрели на ротного.
— А, это вы. Уже знаю. Что-ж, у вас есть возможность послужить Родине. Я сейчас корреспондентку хочу подбросить до станции, могу отвезти вас к месту вашего будущего подвига.
В «газике» ротного было грязно и воняло бензином. Я сел рядом с водителем, а Кочкура с девушкой — на заднее сиденье. Через мутные стекла можно было видеть тот там, то сям покореженную технику, которая создавала пейзаж в стиле «Пикника на обочине» Стругацких. Маруся, обрадованная тем, что ускользнула от старшины, буквально в рот смотрела Кочкуре. «Из огня, да в полымя», — подумал я. А тот заливался:
— На местном наречии «Тюротам» означает «черные пески».
— Что-то пески здесь светлые какие-то, — выглянула Маруся в окно.
— Значит, много краски ушло налево. Помню, наша ракета, значит, бац об землю, только брызги в разные стороны, никто не спасся.
— А ты?
— А я тогда еще не призвался.
— Слушай, надо было у тебя интервью взять. — Маруся инстинктивно потянулась за ручкой, но вспомнила, что я ее забрал и выразительно посмотрела на меня. Я демонстративно уткнулся в окно — как флиртовать, так с Кочкурой, а ручку — так у меня?
— Интервью? Ты знаешь, я сегодня его не мыл. Но можешь прикоснуться к национальному герою.
— Чего? — Маруся была девственно чиста, так что Кочкура старался зря — она просто не понимала его намеки
— Так этот герой, то есть неизвестный солдат перед тобой. Сегодня уже со второй женщиной до города еду.
— А я не женщина еще. — Маруся покраснела.
— Так еще и не город!
Газик сильно тряхнуло на ухабе и девушка свалилась на заботливо подставленные колени товарища. Я же предавался мрачным раздумьям.
Глава третья
Предпоследняя
— А корова-то и спрашивает: где, мол, у вас электростанция. Вот и смекаю: наши-то коровы знают, где у нас электростанция.
Двое в штатском ждали нас прямо у КПП 113-й площадки. Этот пункт было по-своему примечателен: прямо посреди степи вагончик, перед ним — часовой. Никто на нашей памяти никогда не ходил через КПП — зачем? Налево-направо никаких заборов, только голые столбы из-под колючей проволоки. Тем не менее, наши сопровождающие поперлись прямо на часового. Естественно, тот обиделся за нарушенный покой:
— Стой! Запретная зона!
Хмурый выругался:
— Ты, козел, я полковник внутренней службы, вот мое удостоверение.
— Ничего не знаю. Есть приказ никого без пропуска не пускать.
Хмурый выругался еще раз.
Из КПП раздался голос:
— Эй, бабай, долго ты с ним будешь спорить? Стреляй в этого идиота, как положено по уставу и пошли, перекинемся в буру.
Часовой изящным движением дослал патрон в ствол. Вся наша процессия резко сдала назад. К счастью, из караульной вышел заспанный прапорщик:
— Иванов, какая машина прибыла?
— З елена я.
— У нас тут все зеленые, номер какой?
— А номер белый…
— Ты, что, умного из себя корчишь, хочешь меня перещеголять? — прапорщик посмотрел на номер машины, что-то сверил в записях и наконец поднял глаза на нас:
— А, внутренняя служба. Пропустить.
Проходя мимо, Хмурый сказал прапорщику:
— Ну и служба у вас поставлена! Ваш попка мог нас пристрелить!
— Да, этот что сказал, то сделает, — твердо ответил прапорщик.
— Кстати, почему у него фамилия Иванов?
— А вы сами у него спросите.
Хмурый глянул на часового:
— Ты кто по национальности?
— Караульный внутренней службы рядовой узбек!
— А почему Иванов?
— Так в уставе записано.
Хмурый повернулся к прапорщику:
— Он же и вас ненароком может прикончить.
— Вряд ли. У него патроны учебные.
— Это же нарушение.
— Зато безопасно. Раньше, знаете, что ни ночь — так пара трупов. Все офицеров норовят кокнуть, знаете ли. Или местных подманивают и дырявят. Что угодно сделают ради отпуска. Неделю назад тут тоже двое проходили. Этот «Иванов» кричит: «Стой, кто идет?» И стреляет два раза. Одного — наповал, другого — ранил. Подходит к раненому и говорит: «Хорошо, что остановились. В другой раз в воздух стрелять не буду!»
Через десяток метров мы остановились перед оградой. Похолодев, я понял, что наша остановка — кладбище. На Байконуре никого не хоронят — останки отсылают по месту, так сказать проживания тела. Очень пикантно смотрелось в этой связи плакат на ограде, оставшийся с прошлых выборов: «Все на выборы! Встань и проголосуй!»
Кочкура тихо сказал:
— Остановка — кладбище. Конечная. Всего вам доброго…
Заметив наше замешательство, Хмурый подал голос:
— Успокойтесь. Это просто маскировка. Западные шпионы очень суеверны, никогда разорять могилы не будут, — он поднял крайнюю могильную плиту и приказал: — За мной!