В качестве компенсации за отделение от коллег Паули получил нечто вне физики. Эрвин Панофский, историк искусства, работал вместе с Паули в Институте перспективных исследований. Они познакомились ещё в двадцатых годах в Гамбурге. Панофский был гуманистом, его широкие философские убеждения соответствовали интересу Паули к ранней научной мысли, когда рациональное, количественное мышление начало вытеснять мистическое, качественное воображение.
Эта тема сильно занимала Паули, вплоть до того, что он вновь заинтересовался астрономом-математиком Иоганном Кеплером (1571-1630), который первым использовал качественные методы для определения орбиты Земли вокруг Солнца. Паули был поражён конфликтом, возникшим между Кеплером и розенкрейцером Робертом Фладдом, который воспринимал работу Кеплера как угрозу образу мысли, одушевлявшему космос и природу. Интерес Паули к Кеплеру угас в тот момент, когда наука была смыта волнами войны. Он увидел науку, подчинённую воле к власти, вместо того чтобы продолжать поиск истины в её связи с духом созидания. Он боялся, что наука утратила связь с «замечательным промежуточным этапом» семнадцатого века, в котором сосуществовали «магическо-символический и современный, качественно-математический взгляд на природу»[129]. Паули сформулировал свои идеи в эссе, которое зачитал небольшой аудитории в гостях у друга. Физик Абрахам Пайс нашёл его сложным для понимания, что неудивительно[130]. Это эссе стало началом исследования влияния бессознательного на научную мысль, предпринятого Паули.
Заинтересовавшись связью между атомной физикой и биологией, Паули обнаружил, что задаётся вопросом об адекватности дарвиновской теории эволюции. С этой стороны его вдохновлял и стимулировал друг — Макс Дельбрюк из Калифорнийского университета в Беркли. Паули и Дельбрюк были связаны ещё до того, как последний переехал в США, где сменил область деятельности и основал молекулярную биологию. В письме от 4 января 1944 года Паули сообщал (называя друга «дорогим Максом»), с каким нетерпением ждёт встречи в Нью-Йорке и возможности обсудить «человеческую сторону» и «двадцатый век вообще». Он прибавил: «Кроме того, в порыве научной жажды и тяги к знаниям я купил книгу Т. Хаксли ”Эволюция” и уже жажду обременить тебя некоторыми техническими терминами [спрашивая разъяснения] »[131]. Хотя Дельбрюк не всегда соглашался с метафизическими предрассудками Паули, он обладал качествами, восхищавшими последнего — в особенности склонностью к изучению взаимодействия дисциплин, например, молекулярной биологии и современной физики.
Философ в шутовском колпаке
В 1944 году приближался уход Эйнштейна на пенсию, и кандидатами на постоянную профессорскую должность в области теоретических исследований стали Паули и Оппенгеймер. За Оппенгеймером на тот момент числились и существенный вклад в развитие теоретической физики, и поднятие статуса физики в Соединённых Штатах. Кроме того, Манхэттенский проект явно продемонстрировал его талант руководителя. Паули был известен преимущественно за исключительный вклад в теоретическую физику.
Члены комиссии по оценке кандидатов принадлежали к элите, а документы из архива Паули в Принстоне ясно показывают, с каким уважением коллеги относились к Паули. Исидор Раби, лауреат Нобелевской премии, известный своей прямотой, признал значение Паули как первоклассного физика: «Оппенгеймер, хотя он и будет великолепным дополнением к нашему обществу, не превосходит других настолько, чтобы вызывать эффект [Паули]. Много лет Паули был совестью и критерием истины большей части сообщества физиков-теоретиков»[132]. Английский физик, нобелевский лауреат (1933) Поль Дирак также писал:
Преимущество Паули — в критичном отношении и никем не превзойдённой способности проникать в суть проблемы.
Оппенгеймер — человек с большими способностями и глубоким пониманием, хотя и не такого высокого класса, как Паули. Оппенгеймер занимал очень ответственную должность во время войны. Но если не придавать этой квалификации большого значения, я бы сказал, что заявка Паули, без сомнения, более серьёзна[133].
Завершающий комментарий Нильса Бора был краток: «По моему мнению, доктор Паули — по многим причинам настолько очевидный выбор, что я не решаюсь давать какие-либо комментарии относительно других кандидатов»[134].
Однако немедленных действий для заполнения открывшейся вакансии не было предпринято. Как оказалось, в послевоенных водах для Паули скрывалась рыба покрупнее. В ноябре 1945 года секретарь Шведской академии наук сообщил Паули: «Шведская королевская академия наук … присуждает вам Нобелевскую премию по физике за открытие принципа исключения, получившего ваше имя»[135]. Приглашение включало обычный для нобелевских лауреатов обед со шведским королём, с припиской: «в последние годы приглашаются также супруги лауреатов»[136].
129
C. G. Jung and W. Pauli,
136
Там же. Среди нобелевских лауреатов в области физики женщины встречались редко. Лиза Мейтнер имела шанс попасть в их число; перед началом войны, в 1939 году, Нильс Бор попытался добиться того, чтобы Мейтнер, тогда находящаяся в эмиграции, получила признание за свои работы в области расщепления атома. К сожалению, он преждевременно раскрыл результаты её работы и она потеряла приоритетное право.