— Ещё давай!
Ишь, как разохотились, не часто, видимо, они здесь так вот запросто песни за столом поют. Не деревня всё же — важное государственное учреждение. А я что — я могу:
Каким ты был, таким остался,
Орел степной, казак лихой!..
Зачем, зачем ты снова повстречался,
Зачем нарушил мой покой?
Забавно, наверное, смотрелась со стороны молодая кореянка голосящая про орла степного, казака лихого. Но на это уже никто не обращал внимания. Женщины сидели обнявшись, лица отрешённые, просветлённые даже, и не скажешь, что жёны дипломатов, что у каждой по меньшей мере универ за плечами. Поют о доле своей женской непростой, страдают, расчувствовались. И показалось вдруг мне, что я опять сижу за общим столом в старом доме на окраине Звенигорода, и рядом со мной поют эти же самые песни бабушка, мама, дядя Саша, тётка Вера и её муж, тихий пьяница дядя Коля, который присоединялся к общему хору только после третьей рюмки.
Но ты взглянуть не догадался,
Умчался вдаль, казак лихой…
Каким ты был, таким остался,
А ты и дорог мне такой.
* * *
Сколько же русских песен Юна откуда-то знает, думала ЁнЭ, глядя на увлечённо поющую подругу. И женщины ей красиво подпевают, и так хорошо у них получается, даже и без музыкального сопровождения. Только вот сразу видно, что сами они не все слова помнят, иногда путаются, а последние куплеты вообще одна Юна поёт. Память у неё после той амнезии хорошая стала, и на языки места хватает и на песни. А мелодии-то какие красивые, светлые и слегка печальные. Вот бы все эти песни на корейский язык перевести и записать целый диск. Надо будет Юне подсказать…
Мужчины же, те, что остались за столом, сидели и тихо млели, глядя на своих жён, открывшихся вдруг с совершенно незнакомой стороны. И не знала ЁнЭ, что они тоже задавались вопросом: почему для того, чтобы сделать вот такое, понадобилась корейская девчонка? Почему мы сами на такое оказались неспособны? А Александр Сергеевич наконец окончательно уяснил для себя причину, по которой Юна вмешалась в судьбу Весницкого, причину, по которой не смогла отмахнуться и пройти мимо. Человек знающий и всем сердцем поющий такие песни, по определению не способен на душевную чёрствость. Будь он хоть кореец, хоть бурят, хоть белорус.
А Юна со слегка опьяневшей Вероникой выводила напевно и жалостливо:
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
* * *
— Ой, бабоньки, хорошо-то как! — сказала Ольга Николаевна. И все женщины в ответ заулыбались. Видимо, цитата какая-то из фильма прозвучала, только я не понял, из какого. А Вероника заметила мою заминку и говорит:
— Ага, Юнка, вот и видно сразу, что песни наши поёшь, а всё одно ненашенская. Не всё, видать, в тырнетах твоих найти можно. Это мы тут на днях фильм один старый пересматривали. Вот и нахватались словечек. "Свадьба в Малиновке" называется. У вас в Корее такие фильмы снимать не умеют. Да и у нас уже разучились.
Ну а я за словом в карман не полез и тут же пропел:
Где же ты, Маруся,
С кем теперь гуляешь?
Одного целуешь,
А меня кусаешь.
А потом приобнял её и говорю:
— Эх, Вероника, и чего это я в тебя такая влюблённая?
Бедная секретарша аж глаза выпучила. А я посмотрел на обалделые физиономии присутствующих и, подражая одесскому говорку Попандопуло, безжалостно добил:
— Чует моё сердце, бабоньки, шо мы накануне грандиозного шухера.
Александр Сергеевич хохотал так, что едва из-за стола не выпал.
* * *
Уже и мужчины почти все разошлись — служба, дела, заботы; уже и детей увели, и на еду уже даже смотреть не хочется, скоро и нам уезжать, но пока сидим, не торопимся. Песни поём.
Вспомнили с подачи Ольги Александровны "Нет любви хорошей у меня", а потом и обязательную в таком застолье "Виновата ли я". Тоже из активно нелюбимого в детстве. Боже, как мне не нравилось, когда женщины, чуть ли не пуская слезу, голосили хором эти, как мне представлялось, дурацкие слова! А сейчас спел — и ни малейшего отторжения. Только последние куплеты опять в одиночестве допевал.
Получился в общем у меня такой своеобразный концерт по заявкам. Сам не ожидал от себя ничего похожего. И главное — я же эти песни сто лет не вспоминал, а тут как прорвало. Обстановка, видимо, сыграла роль, то, что вокруг все свои, русские.
Когда же подошло время закругляться, дело-то уже было к вечеру, мы очень душевно и трогательно на три голоса выдали "Одинокую гармонь":
Снова замерло всё до рассвета,
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь,
Только слышно — на улице где-то
Одинокая бродит гармонь.
Господи, сколько же прекрасных песен было написано в те годы! А слова в них какие! Понять не могу, почему они мне тогда не нравились и казались чем-то старым и ненужным. Дураком был малолетним. Только сейчас до меня дошло, чего мы все лишились, когда после бабушкиной смерти перестали вот так собираться всей роднёй и петь эти песни. Словно что-то очень важное из жизни ушло насовсем, оставив в душах пустоту и ощущение невозвратной потери.
— Хороший у вас голос, Вероника Анатольевна, — похвалил я. — Вам бы на сцене петь.
— Куда уж мне, — отмахнулась секретарша. — Возраст уже не тот. А для души я и так спою, за столом вот или на свадьбе у сына, когда он наконец надумает. Он в Минске сейчас. Мы оттуда родом. Слышала что-нибудь про такую далёкую страну Белоруссию?
— Няма того, что раньш было, — тихонько пропел я, вспомнив одну из маминых любимых песен. — Няма того, что раньш было-о-о. И тольки надпись "Вераника". И тольки надпись "Верани-и-и-ка".
— Ну да, — вздохнула Вероника. — Могла бы и не спрашивать. Ты, Юнка, если свой ансамбль задумаешь собирать, называй его сразу — "Корейские песняры".
— Это будет звучать примерно как "Хангуге касу", — перевёл я.
— Да уж, звучит не очень. И как вы только языки себе не ломаете, эти ваши корейские хангуги выговаривая?
— Так же как и вы, выговаривая трудновыговариваемые и сложнопроизносимые словообразования, такие как, например, "человеконенавистничество", "переосвидетельствование" и "защищающихся".
— Я смотрю, тебе палец в рот не клади. Ох, и трудно, наверное, с тобой твоему начальнику.
— Он уже почти привык.
И тут я смотрю, а менеджер мой что-то совсем закручинился, плечиками поник, даже варенье больше не ест. Слишком много грустных песен ей, видимо, пришлось прослушать. Подошёл тогда к синтезатору, наиграл простенькую мелодию, а припев, тут же на ходу переделав, пропел:
Милая ЁнЭ,
Солнышко Кореи,
Не грусти и мне
Улыбнись скорее.
ЁнЭ, конечно, сразу разулыбалась, а Ольга Александровна ахнула:
— Ты и Визбора знаешь?
— Я много чего знаю и умею, — говорю. — Только крестиком вышивать ещё не научилась. Спасибо вам за всё, за приют, за ласку. Но пора и честь знать. Время позднее, а нам ещё до дома добираться.