— Замолчи! — крикнул я, уже совершенно не владея собой. — Где он живет?
— Ты заставишь его на мне жениться? Спасибо, не надо, — усмехнулась Настя.
— Где он живет? — заорал я. Наверное, я был страшен, потому что Настенька испуганно отошла на несколько шагов. Я бросился к ее сумочке и достал записную книжку. Она схватила меня за руки и что-то пыталась сказать, но я вырвался и выскочил на лестницу. Адрес в книжке нашелся. Дальше я действовал с отключенным рассудком, с одной-единственной мыслью: найти, немедленно найти этого ублюдка.
И я его нашел. Он надолго запомнит нашу встречу.
Знаю, что офицер милиции не имеет права на самосуд. Но брат девушки, у которой больше нет никого на свете, имеет право сделать то, что сделал я с гадом, отравившим ее. Если будет нужно, я готов понести наказание. Но и тогда скажу: ни малейшего угрызения совести не чувствую.
Беда в другом: справедлив или несправедлив был мой поступок, он ничего не изменил для Насти.
Как же это я смог, забыв обо всем, привести в дом симпатичного, но совершенно незнакомого человека! Он будет здесь жить, может быть, несколько дней и, конечно, поймет, как неладно обстоят дела в нашей маленькой семье. Да и вообще, до посторонних ли, до чужих ли бед в нашем положении…
Геннадий отвлек меня от дум восхищенным восклицанием:
— Эх, здорово!
— Что здорово? — не понял я.
Он обвел рукой вокруг.
— Все здорово. Комната. Книги есть куда поставить. Мебель красивая. Живут же люди!
— А ты что, и у себя дома ночуешь на вокзале?
— На вокзале не на вокзале, — вздохнул сибиряк, — а что-то вроде. В общежитии, понимаешь, прижился. Жениться и то не могу.
Вошла Настя и коротко скомандовала:
— Пошли!
Мы перебрались на кухню, где Настя успела навести порядок и накрыть стол. За завтраком я как бы между прочим спросил:
— А этот Фролов, он тебе кем приходится?
Геннадий даже перестал жевать и недоуменно посмотрел на меня.
— Как это кем? Никем.
— Ну, приятель, что ли, или как? — пояснил я.
— Да нет, — пожал он плечами. — Мы и разговаривали-то пару раз — так, вообще. Да еще был я у него на новоселье вместе со всем гаражом.
Пришел мой черед удивляться:
— Так чего же ты ввязался в эту историю?
— Вот те раз! — усмехнулся Геннадий недобро. — Раз не родня, не приятель — значит, пусть спокойно отсиживает свой срок?
Я не нашелся, что ответить. Настя, не понимая, о чем разговор, переводила взгляд с меня на гостя и молча неохотно ела. Я сказал ей:
— Любопытная штука у них там произошла. — И попросил Геннадия: — Дай ей прочесть письмо.
— А чего ж… — Он достал мятые листки.
Настя лениво взяла их и стала читать с обычным равнодушным видом. Но через минуту-две она отложила вилку в сторону, и я понял, что ее тоже заинтересовала так неудачно сложившаяся судьба человека из далекого сибирского города.
Я снова принялся расспрашивать Геннадия:
— Так тебе что, поручили похлопотать за него?
— Никто мне не поручал, — рассердился он ни с того ни с сего. — Сам сделал остановку. Послал на фабрику заявление, чтобы дали неделю за свой счет. А что? Ты чего добиваешься от меня, говори уж прямо.
— Ничего я не добиваюсь, — рассердился и я. — Только почему ты решил, что ты умнее всех на свете, вот что я не пойму?
Геннадий тоже отложил вилку и насупился.
— Из чего же это видно?
— Да из того. Если каждый будет сам сводить счеты за свои обиды, а мы будем либеральничать, у нас будет черт-те что…
На этом слове я осекся и опять почувствовал, что густо краснею. Покосился на Настю, но она не обращала на нас внимания, погрузившись в чтение письма. Геннадий, конечно, ничего не понял, удивленно поморгал и принялся за чай. Видно, изрядно он проголодался за последние дни.
В молчании мы закончили завтрак и вернулись в комнату. Закурили. Вошла Настя, тоже села и закурила. Геннадий исподлобья поглядел на нее, но промолчал. Настя одним ртом улыбнулась.