Это больше для любопытной хозяйки, чем для Ильича. Она уже понимает, что Ильич сюда больше не вернется.
В окно шлепается снежок и сползает по стеклу, оставляя голубоватую дорожку. Второй, третий… Кто-то бросает снежки меткой рукой.
— Это он, он! — шепчет Надежда Константиновна. — Это его снежки! — И, еле сдерживая стремительный шаг, идет открывать дверь в подъезде.
Пальцы липнут к толстому железному крюку — на улице сильный мороз, — и ей не сразу удается открыть дверь. «Сейчас, сейчас!» — шепчет она, обжигая пальцы о железо. Наконец крюк отброшен, она распахивает дверь и не может скрыть разочарования и тревоги: на пороге стоит парнишка в куртке не по росту, в треухе. Влажные темные глаза сияют на раскрасневшемся от мороза лице. Это Ромка-«ястребок» из Народного дома, помощник дяди Ефима.
— Ты что, Роман? Случилось что-нибудь? — с тревогой спрашивает Надежда Константиновна.
— Вам письмо от Ефима Петровича, — чуть слышно говорит Ромка. — Да вы не беспокойтесь, — спешит он добавить, понимая мальчишеским сердцем волнение Надежды Константиновны. — Дядя Ефим велел сказать, что все в порядке. — И он еще шире улыбается.
Надежду Константиновну он знает, она работает в передвижном музее Народного дома, а Ромка там днюет и ночует, чтобы всегда быть под рукой у рабочего-дружинника Ефима Петровича.
— Спасибо, дружок, спасибо, — говорит Надежда Константиновна и приглашает пройти в комнату.
— Пожалуй, побегу, некогда мне, — говорит Ромка солидно.
— Одну минутку, я прочитаю.
Покрасневшими кончиками пальцев Надежда Константиновна отрывает кромку конверта, вытягивает небольшой листок.
«Уважаемая Прасковья Евгеньевна! Погода у нас прескверная. Пришлось покупать новые валенки, чтобы не отморозить ноги. Очень беспокоимся за ваше здоровье. Ждем вас сегодня к нам. Привезите с собой синюю с белым хрустальную вазу».
— Синюю с белым хрустальную вазу, — повторяет Надежда Константиновна, и лицо ее заливает краска радости.
— Я пошел, — напоминает о себе Ромка.
— Спасибо, милый друг, спасибо, — говорит Надежда Константиновна и трясет руку мальчику.
«Какое счастье: жив, не арестован и ждет меня на даче „Ваза“ в Куоккала!»
Надежда Константиновна укладывает в дорожную сумку томик сочинений Свифта. В обложку книги заделала рукопись Владимира Ильича — заметки к предстоящему съезду. Сверху кладет вязаный жилет Владимира Ильича и его рабочую люстриновую куртку — он любит в ней работать.
«Вот и все наше имущество. Хорошо! Вещи приковывают человека к месту, не дают возможности чувствовать себя свободным».
Вот уже несколько минут директор департамента полиции, прижав к уху телефонную трубку, слушает гневный голос министра внутренних дел. Бледное лицо шефа полиции под седой шевелюрой розовеет, потом принимает земляничный цвет, покрывается малиновыми пятнами и, наконец, делается багровым. Он пытается что-то сказать, но не может уловить в потоке брани паузу, чтобы вставить свое слово в оправдание.
Перед столом директора департамента сидит адвокат Огородников, депутат Государственной думы, член правления кадетской партии.
Он удобно расположился в кресле и, вытянув по ковру ноги, обутые в щегольские венские штиблеты, с тонкой усмешкой слушает тяжелое дыхание шефа полиции.
На стене, позади директора полиции, висит портрет Николая II. Огородникову кажется, что царь лакированными сапогами опирается на лысину шефа полиции. «Символично, весьма символично», — отмечает про себя депутат.
— Будет исполнено, господин министр! Примем все меры! Честь имею кланяться! — выпаливает наконец шеф полиции и вешает трубку.
Вытирая платком лицо, он косится на Огородникова, не заметил ли тот, как его разносил министр.
— Прошу прощения. Дела, дела!.. Итак, я к вашим услугам.
— Влияние нашей партии вам известно, — продолжал прерванную мысль Огородников. — В Государственной думе у нас больше трети мест. Это одно уже говорит о том, что народ идет за нами — за партией народной свободы.
— Да, но вот рабочие, рабочие, милостивый государь? — язвит директор полиции.
Но и Огородников не остается в долгу.
— Видите ли, — говорит он, — между нами и рабочими встала социал-демократическая партия, вернее, та ее часть, которая возглавляется Лениным. Если бы не присяжный поверенный Ульянов-Ленин, вам бы тоже не пришлось сегодня иметь этот неприятный разговор по телефону.