— О Боже, ты вся горишь! — вскрикнула она, перепугавшись. — Неужели мало одного больного на носилках?! — простонала моя бедная мама.
Когда рассвело, она отправилась на поиски доктора. С берега Ангары на высокую гору, на которой стоял городок Заярск, вела длинная деревянная лестница. На той горе находился медпункт. Мама с Римантасом потащили меня туда. Уложили в чистую мягкую постель. Господи, как же хорошо после года скитаний снова очутиться на настоящей кровати, застеленной белым бельем! Она стояла у окна, сквозь которое светило ясное солнышко. Скоро пришла врач, осмотрела меня, сдернула с шеи тонкую золотую цепочку, с которой упал крестик.
— Возьми свой талисман, — сказала она мне и повернулась к маме: — Двустороннее воспаление легких.
Мама молящим взглядом просила о помощи. Однако выяснилось, что никаких лекарств нет, все отдано фронту, а врач может лишь сделать укол камфоры. После инъекции я спокойно заснула. Проснулась от шума: дверью громыхнула старая еврейка, державшая за руку маленькую кудрявую девочку. Я села. Сорочка насквозь мокрая от пота, но в медпункте было тепло, и мне легко дышалось. Еврейка ходила от одной кровати к другой, спрашивая, когда освободится место, и кричала: «Мою Зиночку на раскладушку! Тут и без того дышать нечем!» Подбежала к моему окну и распахнула его настежь. Подул ветер, и мне показалось, будто холодной рукой провели по моей спине. Я легла и натянула на себя одеяло. Холодная влажная сорочка неприятно прилипла к телу.
Мама поменяла пол-литра водки на цыпленка, сварила бульон, покормила Вайдевутиса и немножко принесла мне. Есть не хотелось — даже цыпленка, который еще недавно был пределом мечтаний. Все тело было словно в огне. «Надо переводить в больницу», — услышала я разговор. «Состригут волосы, такие красивые», — сказал кто-то. Мне стало страшно, нет, не за мое здоровье. Что же, я теперь лысая буду, что ли?! Ночь прошла, как сплошной кошмар. Утром появилась та же врач. «Кладем в больницу!» — донеслись до меня слова, но я не могла даже руку поднять, только металась с одного края кровати на другой — казалось, что так прохладнее, легче. Голос мамы умоляет: «Доктор, помогите!» — «Я не Бог. Был бы у вас красный стрептоцид, может, она и выкарабкалась бы, он просто чудеса творит», — ответил другой женский голос. Когда врач ушла, я попросила маму:
— Мамочка, отрежь мои локоны и спрячь, поправлюсь, приделаю их к косынке, парик сооружу, все не так страшно будет, как лысой ходить… — Волосы липли ко лбу и жгли меня, я не могла больше терпеть.
Мама принесла ножницы, косынку, свои туфли — вишневые, из рыбьей кожи, на таком высоком каблуке, что врач, может, и могла бы в них ходить, но только не колхозницы из нашего Камня, и новые, хорошие, тонкие, как паутина, чулки. «Это для врача, — сказала она, — может, достанет этот красный стрептоцид…» Она аккуратно отрезала мои волосы и завязала в платочек. С туфлями и чулками пошла к врачу. Скоро вернулась с красными таблетками. «Для солдат, только для солдат и для ответственных работников, — сказала врач. — Все лекарства идут для фронта». Она взяла туфли и чулки, продолжая повторять все те же слова. Я снова потеряла сознание, и Даугис с Ульямперисами снесли меня в больницу.
— Кладите ее вон на ту кровать, там сегодня одна литовка умерла, может, эта выживет, — сказала маме нянечка.
Меня положили на кровать возле окна. Сколько времени пролежала я без сознания, не знаю. На какой-то день открыла глаза и почувствовала, что мне прохладно, хорошо. Поперек палаты стояла еще одна кровать. На ней сидело какое-то существо — я даже не поняла, мужчина или женщина. Вонзив в меня взгляд, этот страшный человек вдруг стал звать: «Саша! Саша! Саша!» Я накрылась с головой и закричала. В дверь просунулась голова женщины, видимо нянечки: