Дни тянулись очень медленно. Не раз мысленно мы задавались вопросом, будем ли когда-нибудь еще есть хлеб. Дрова приносили из тундры, так что в юртах было тепло. Дни становились все короче и короче. Однажды мама колола дрова, прижала ногой палку, стукнула топором, и другой конец палки ударил ее по лицу. Брызнула кровь. Оказалось, сломан нос. С тех пор мама утратила обоняние.
Наступила настоящая зима. Метели полностью засыпали юрты, и только жестяные трубы дымили из-под снега. К счастью, дверь юрты Жильвитиса, где жила Ядзя, находилась сбоку, она одна и оставалась незанесенной, ветер старательно сметал с нее снег. Если бы не эта юрта, то после первой метели мы все были бы погребены под снегом. Ядзин брат Владас, выйдя из юрты, первым делом раскапывал проход к нашей юрте, мы, в свою очередь, откапывали Закарявичюсов, и так, помогая друг другу, мы спасались из снежного плена. Копать начинали лишь после того, как пурга стихала, так что под снегом доводилось просидеть шесть-семь дней кряду. Около юрты стояли жерди — наши дрова. Сидим под сугробами и слышим, как над головой снег скрипит — кто-то наши дрова тащит… Да и кому другому быть, как не Владасу Калковасу — все другие юрты занесены. Зло берет, ничего не можем сделать, как только ждать, пока тот же Владас не раскопает нашу дверь.
На небе стало появляться северное сияние. Известно, что могущество и величие гор не может ощутить тот, кто никогда не видел их своими глазами, точно так же никакими словами нельзя передать неповторимую красоту северного сияния. Если кто-то из нашей семьи видел его первые сполохи, то тут же бросался назад в юрту с криком: «Сияние, великолепное северное сияние!» Мы все выбегали и, запрокинув головы, не уставали дивиться этому чуду природы. А Карвялисы и Ясявичюсы удивлялись, глядя на нас: «Эти Бичюнасы снова дурака валяют! Пялятся на небо, разинув рты, ждут, что сияние туда влетит и накормит их!»
Положенной нам нормы муки хватало лишь на жиденькое пойло, и многие стали болеть цингой, слабеть и пухнуть, а от распухания до смерти один шаг. Кто, заболев, ложился, тот уже больше не вставал. Люди бродили, как призраки, с трудом переставляя ноги, но изо всех сил старались двигаться. У детей ноги были в язвах, ходить они уже не могли. В юрте Жильвитиса жили муж и жена Гирчисы, учителя, с четырьмя малолетними детьми, а в ту зиму у них родился еще один мальчик. Новорожденный скоро умер. Гирчис положил тельце в коробку от масла, сунул под мышку, взял кирку, пошел на отведенное под кладбище место, пробил во льду ямку и один похоронил сыночка. И снова вспомнилось, как один из детей Гирчисов, увидев, как соседка печет блины, запищал: «Мамочка, укрой меня с головкой!» — «Почему, детка?» — спросила Гирчене. «Не могу видеть, как Гражвида будет кушать блины!» — «И меня, и меня!» — попросили остальные малыши. Гирчене натягивает голодным детям одеяло на головки и шепчет: «Придет время, детки мои дорогие, когда и мы блины печь будем! А пока потерпите еще немножко, другие детишки тоже терпят…» Верила ли она в свои слова? Многие матери продолжали кормить своих подросших детей грудью, надеясь таким образом спасти их от голодной смерти. Морозы становились все круче, лед на речке — все толще, и вместо тряпичных окон мы вставили ледяные. Делали прорубь, опускали в нее сколоченную из палочек рамку величиной с окно и оставляли на ночь. Наутро нарастал лед толщиной сантиметров двадцать. Обламывали лишний лед по сторонам, и получалось готовое «стекло». Края льда, вставленного в оконную раму, обкладывали мокрым снегом, который моментально замерзал. Таким же образом мы заделывали и другие щели в юрте. Замерзший снег не пропускал ни холода, ни ветра. Однако в юрте топилась печка, и от тепла «окна» таяли, возникшая от испарений вода стекала по стенам и по большей части замерзала, не достигнув пола. Не раз то у одного, то у другого из нас волосы примерзали к стене. Под нарами вмерзала в ледяные глыбы случайно упавшая одежда или какая-нибудь другая вещь.