Бывало очень холодно укладывать соленую рыбу в бочку голыми руками. Неподалеку топилась печка, на которой специально стояло ведро с горячей водой — опустишь руки в эту воду, сначала они нестерпимо болят, постепенно боль унимается, в жилах рук согревается кровь, и чувствуешь, как она растекается по всему телу. Понемногу тело согревается, и ты снова идешь укладывать ледяную рыбу. И все время пытаешься сообразить, как бы принести рыбу домой. Кладешь, бывало, в передник рыбу и идешь берегом — будто по своим делам. Присядем, рыбу спрячем, а после работы куда-нибудь ее сунем и принесем домой. Но был такой литовец Мачейка, не старый еще человек, но работать не любивший, он только и делал, что ходил по берегу и собирал палочки, а вместе с ними — и припрятанную нами рыбу. А пожаловаться было некому: и мы, и он в общем-то воровали. Галковский потом тоже рассказывал всякие истории. Иду, говорит, по поселку, смотрю, возвращаются с засола бабы, передники связаны, щепок набрали, а передники-то мокрые, и отчетливо видны контуры рыбы. Подходят ко мне, улыбаются: «Здравствуйте, товарищ директор!» Я говорю: «Пошли, бабоньки, в контору!» Идут все. Те, что похитрее, рыбу по дороге выбросили. Привел и говорю: «Читайте, что тут написано! А написано, что щепки со стройки брать запрещено. Немедленно высыпайте их возле печки!» Сыплют бабоньки стружки да щепки, а вместе с ними и рыба шлепается. «Ага! Рыбу воруете!» — кричу я. Взял бумагу, составил акт с именами и фамилиями, велел подписать. Плачут женщины, просят пожалеть их, но я неумолим: «Вот посидите, пройдет охота воровать!» Подписали и поплелись домой. А я оторвал клочок от этого акта, завернул в него махорку и закурил…
Юргис сооружал ледник, в котором можно было бы держать еще не засоленную рыбу. Профессиональных мастеров засола у нас не было. Солили так, как учили местные практики. Часть рыбы держали в новом леднике. Полежавшая там рыба приобретала какой-то неприятный запах, но никому до этого не было дела.
У нас была купленная в Якутске настоящая бамбуковая удочка — складная, с острым крючком. Вернувшись после лова сетями, я брала удочку, цепляла на крючок хлеб или кусочек теста и шла на Яну ловить тугунков. Люди смеялись:
— Юрате недостает пяти тонн до плана, наловит их на удочку.
А для меня это было и развлечением, и отдыхом, и полезным делом. Я стояла с удочкой и вспоминала Ужпаляй, нашу речку Швянтойи и всю семью, выстроившуюся с удочками на берегу. Ох, если бы рядом были Римас и папа!
Дни становились все короче. 27 сентября выпал обильный снег и уже не растаял. Через неделю Яна встала. У нас начался подледный лов. Из Астрахани приехал Куспангалиев — был он и рыбаком, и мастером засола, и специалистом по ремонту сетей. По-русски он говорил довольно плохо, на круглом, как месяц, лице за припухшими веками бегали маленькие карие глазки, а в постоянно оскаленном рту желтели обломанные зубы.
Подледный лов был трудным делом. В толстом ледяном покрове прежде всего надо было выдолбить проруби, затем, следуя определенным правилам, сунуть в них шесты с прикрепленными специальными сетями. За ночь лед замерзал, поэтому утром приходилось снова прорубать его и руками вытаскивать сети с рыбой. Ловили мы разную рыбу. Из стерляди вынимали черную икру, из нельмы — красную. Когда лов бывал удачным, набиралась довольно большая миска красной икры. Мы сыпали в нее соль и взбивали вилкой, пока не выйдут все жилки — они наматывались на вилки, как нитки, а между икринками образовывалось белое молочко. Когда прожилок больше не оставалось, выкладывали икру в тряпку. По мере того как по капле стекала похожая на молоко жидкость, икра засаливалась. Вкус был отменный! Ложками клали мы на хлеб свежую красную икру, ели и думали: «Такого деликатеса небось и сам Сталин не получает — пока ему эту икру доставят, она провоняет ржавой рыбой!» Однако подледный лов пришел к концу…
Я снова стала заниматься сетями. Приходит как-то Ядзя и говорит, что в больнице умер ее отец. Владас пошел сообщить Зосе и позвать, чтобы пришла помочь похоронить. Какой-никакой гроб уже был. В обеденный перерыв пошли мы с Ядзей в больницу, на санках свезли гроб. Положили в него истощенное тело, накрыли крышкой и прибили несколькими большими гвоздями. По промерзшей тундре мы, спотыкаясь, везли в санках бывшего владельца Дома отдыха в Бирштонасе барона фон Калькхофа. Все надо было успеть сделать за обеденный перерыв. Яма уже была вырублена — Слесорайтис повстречался нам уже по пути домой. Я обратила внимание на могилу Гасюнаса, потому что на кресте химическим карандашом был нарисован крест Союза стрелков. Спрыгнув в могилу, я приняла конец гроба. Ядзя подтолкнула гроб, и другой его конец грохнулся на лед. Я встала на гроб, Ядзя подала мне руку и помогла выбраться из ямы. Мы стали сыпать на гроб лед. Послышался гонг, оповещающий о конце обеденного перерыва. Все бросив, побежали через тундру. Издали увидели Зосю и Владаса.