— Мамочка, мы женимся, — сказала я.
— Даст Бог, закончится все это безобразие. Пошли домой!
Уже дома мама спросила:
— Юргис, а ты сумеешь жить по-человечески? Ведь ты совсем спился.
— Вообще не пить не обещаю, но постараюсь уменьшить норму, — ответил Юргис и добавил: — А Юрате пусть перестанет рассказывать анекдоты — куда ни пойдешь, всюду услышишь анекдот, оказывается, все это ее язычок.
— А деньги на свадьбу у тебя есть? — снова спросила мама.
Я знала, что, кроме долгов, у него нет ничего.
На другой день мама пригласила Юргиса с отцом к нам.
— Лучшей снохи мне и не надо, — сказал отец.
Свадьбу назначили на 20 ноября. Денег у Масюлисов не было. На моей сберкнижке лежало две тысячи рублей, их мы и решили пустить на свадьбу. Мама отдала мне кремовый гипюр, которого здесь никто не покупал. Юргис носил галифе и гимнастерку сталинского фасона, из которой решили сшить спортивную куртку. Жильвитене пообещала все сделать. Гимнастерку надо было распороть и выстирать. Глажу я постиранные куски и соскребаю ножиком гнид — стыдно портнихе отдавать. Мама подошла ко мне, обняла и заплакала:
— Вот как я выдаю замуж свою доченьку! Вместо того чтобы заботиться о своих туалетах, сидит и соскребает гнид с лохмотьев жениха…
Когда о свадьбе мы сообщили будущим гостям, мои подружки пообещали сварить бочонок бражки, второй бочонок пообещали приятели Юргиса. Осталось позаботиться о закуске и о запасе спирта на случай, если не хватит выпивки. Только когда Жильвитене стала шить мне платье, литовские женщины поверили, что мы не шутим. Эльтерман уехал в командировку, предварительно подписав два приказа: первый — по случаю свадьбы провести в наш дом электричество, до сих пор оно было только в конторе; второй — выделить нам нарты с собаками, чтобы мы могли съездить в Казачье и зарегистрировать брак.
Собравшиеся гости проводили нас. Костя Третьяков привез и якутскую шубу из оленьего меха, надеваемую через голову, — кухлянку. Но мне она не понравилась, и я поехала, укутавшись в ватное одеяло. Платье не надела и была в ватных штанах и синей телогрейке.
За столом сидела якутка. Когда мы сказали о цели нашего визита, она скривилась:
— Не могу, я дежурю.
Мы стали ее умолять, но она не пускалась ни в какие разговоры. Мы пошли к Бирюкову и изложили свое дело. Бирюков вспомнил меня, пошел к той якутке и велел немедленно зарегистрировать брак.
— Чернила замерзли!
— Возьми мои! — рассердился Бирюков.
Та неохотно пошла за чернилами. Тем временем явился какой-то начальник в форме и начал кричать, что мы стравливаем между собой работников милиции.
— Поехали назад, раз она так артачится, все равно не зарегистрирует, — сказал Юргис.
Вернулись мы домой. О том, что произошло в Казачьем, рассказали только родителям. Я переоделась у Юргиса. Сбежавшиеся русские женщины не могли налюбоваться на мое платье — такой нарядной невесты им никогда не доводилось видеть. Спереди все платье было украшено цветами из лебединых перьев маминой работы, такие же цветы я приколола и к волосам. Для тех условий я выглядела потрясающе, однако себя как невесту я представляла всегда только в белом платье. Наша свадьба была веселой, шумной, не обошлось и без драки. Дело в том, что, пока мы угощались в нашей квартире, в квартиру Юргиса зашел начальник радиостанции татарин Нигматуллин, увидел бочонок бражки, зачерпнул два ведра, пошел к себе домой и пил там… Пришлось выдать запас спирта, потому что бражки осталось совсем немного. За это парни и пошли бить Нигматуллина. На аккордеоне играла на нашей свадьбе Бенкуте.
После свадьбы, когда все опохмелились и все уже было убрано, мы с Юргисом перевели дух и сели на кровать. Я положила руки ему на грудь и прижалась к нему.
— Я не кот, меня никто не ласкал, и я не умею ласкать, — сказал мой избранник, снимая мои руки со своей груди.
Я смотрела на него, выпучив глаза. Зачем же в книгах пишут о любви, о нежности, о ласках, если их нет! Не так представляла я себе замужнюю жизнь. Не так. Стало обидно и так жалко себя, что я выбежала из дома. Мороз обжигал. Я плакала. Вышел Юргис.
— Ну, чего расхныкалась? Будем жить, как все!
Неужели все? Ведь помню же я, как папа обнимал, целовал, ласкал маму… Что ж, никто не заставлял меня выходить за Юргиса. Я решила, что моей верности и заботливости будет достаточно для поддержания огня в нашем семейном очаге.
Альгис Масюлис рассказал, что, идя из Казачьего на нашу свадьбу, он увидел в одном дворе, как Славка колет дрова. Поздоровался, спросил, где Славка пропадал. Оказывается, работал в шахте, подкопил денег.