— А для чего тебе деньги?
— Жениться собираюсь.
— На ком же?
— На Юрате!
— А я иду на свадьбу. Пошли вместе!
— Чья свадьба?
— Юргиса.
— А она кто?
— Юрате!
Славка, как стоял, замахнувшись топором, чтобы разрубить полено, так и врезал себе по пальцу — половина упала на колоду.
Примерно через неделю Славка появился в Крестах — и прямо к нам. Одну ночь переночевал, сидит, болтает. Вторую ночь снова у нас и ничего не делает. Спрашиваю Юргиса, сколько он тут будет. Юргис тоже понятия не имеет. В конце концов я рассердилась и говорю:
— Сколько еще ты собираешься у нас жить? Мы никак из долгов не можем вылезти, а тут еще и тебя корми…
— Сколько пожелаю, столько и буду! Я Юрку поил, пусть теперь он меня покормит… И палец я из-за тебя отрубил, вот и кормите теперь меня.
У меня было очень много работы, все еще много времени отнимала война с вшами — я стирала, гладила, соскребала гнид. Надо было и в лес съездить за дровами, и куропаток ощипать. Раз я попросила каюра Довбиша одолжить мне рыбхозовских собак, чтобы съездить за дровами, потому что поблизости уже трудно было найти сухое дерево. Я забралась поглубже в лес, перевернула нарты, чтобы собаки их не увезли, взяла топор и побрела по сугробам. Найду сухой ствол, срубаю его и бросаю в кучу, а потом эти кучи стаскиваю к нартам. Жарко стало. Сняла я свою замечательную шапку из лисьих лапок и бросила на нарты. И снова бреду в чащу и рублю сухостой. Уже и темнеть начало. Вдруг слышу, что мои собаки лают и рвутся. Я перепугалась: неужели волки напали?! Тащусь обратно, смотрю, собаки сцепились в один клубок и остервенело что-то рвут друг у друга. Подошла ближе и остолбенела: это они яростно терзали мою шапку! Так я лишилась своей прекрасной шапки из лапок северной лисы, подаренной добрым Франсом. Домой вернулась, замотав уши шарфом.
Славка все еще жил у нас, и я уже заставляла его что-то делать. А сама все приводила в порядок свой дом. К свадьбе женщины сшили мне из хлопка занавески на двери, покрывало на кровать и наволочку на маленькую подушечку. Жена Эльтермана подарила пластмассовую шкатулку с красной крышкой, которая мне тогда казалась очень красивой, она стояла у меня на столике на вязаной салфетке. Замотанная заботами и работами, я сильно похудела. «Юргису это должно нравиться», — думала я. Перед свадьбой, когда я была уже нарядно одета, он пристрастно осмотрел меня, покачал головой и сказал:
— Все хорошо, но надо немножко похудеть.
Меня это обидело, и мысленно я перечислила свои пожелания: чтобы ходил прямее, чтобы не лысел, не пил, не курил, не брал деньги взаймы, стал серьезнее и так далее.
Прошел год, а мы все жили без регистрации. Я забеспокоилась, что пора оформить наши отношения. Юргиса в Казачье не отпустили, а мне как раз надо было везти туда документы. В Казачьем жил Альгирдас (Вида с сыночком Арунасом к тому времени уже уехала к отцу в Алтайский край). Юргис написал, что доверяет брату расписаться за него в загсе.
Пошли мы в загс, где по доверенности Юргиса нас с ним расписали, а подпись в книге регистрации поставил Альгирдас. Доверенность бестолковая якутка вернула мне — она и по сей день у меня. Так 28 декабря 1948 года я официально стала Масюлене и женой не своего мужа.
Славка продолжал жить у нас, и мы никак не могли от него отделаться.
Юргис был ко мне добр, ни разу не поднял на меня руку, как это было принято у тамошних мужей. И бабой ни разу меня не назвал. Если какой-нибудь русский бросал спешащему домой Юргису: «Бабы своей боишься, что ли?» — он всегда отвечал: «Может, у тебя и баба, а у меня жена!»
Ни разу в жизни он не сказал обо мне ничего плохого. Пить не бросил и меньше пить тоже не стал, хотя мы ходили всюду вместе. До свадьбы он говорил:
— Будь у меня жена, я говорил бы, что она не разрешает, и не шел бы пить.
Теперь у него была жена, однако пить бросила я. Он же напивался до того, что я приводила его домой, и раздевала, и в постель укладывала. А он удивлялся:
— Что ты за человек! У тебя совсем нет характера — что тебе ни скажешь, ты со всем соглашаешься.
Я старалась изо всех сил, чтобы у нас в семье все было хорошо, чтобы не было ссор и ругани. Но вот отец стал ходить по знакомым и жаловаться, что я его обижаю, что Юргису даю есть больше, а ему меньше. А что я для Юргиса от себя отрываю, этого он не замечал. Вечерами он уходил за стенку к Гасюнене и там подолгу сидел. Потом стал попрекать Юргиса, что раньше тот приходил и что-нибудь рассказывал, а теперь «все с Юрате да с Юрате говоришь, будто меня и нету». Действительно, мы и не заметили, что, возвращаясь домой, Юргис всегда обращался ко мне, а не к отцу. Мне это казалось естественным. Продавщица попросила меня связать платок из пуха северной лисы. Я связала и за работу получила сахар и муку. Смотрю, отец, взяв стакан, черпает сахар и муку и тайком относит Гасюнене. Он ей и дрова покупал.