В стороне, в метрах ста, уткнувшись в землю, лежал Мамед Юсуфов.
Вскоре в лощине собралась вся деревня. Прибежали сюда и дети учителя Бортника, Жарковских, Лошицкого. Такого горя деревня еще не знала и не видела никогда. Когда жители деревни стали переносить убитых из лощины в деревню, один из расстрелянных застонал. Им оказался красноармеец, по национальности узбек. Он-то и рассказал жителям все подробности допроса и расстрела патриотов.
— Все героически приняли смерть, — рассказывал единственный свидетель. — Когда очередь дошла до Юсуфова, произошло непредвиденное. У него оказались свободными руки. «Получай, гад!» — крикнул Мамед и изо всех сил ударил подошедшего к нему палача. Тот пошатнулся, как куль, свалился на землю. Воспользовавшись замешательством, Мамед бросился бежать. Казалось, еще мгновение — и он скроется в тарасовском лесу. Но уйти смельчаку не удалось…
А перед расстрелом врач Кургаев успел плюнуть карателю в лицо и крикнуть: «Да здравствует Советская Родина!»
К вечеру 3 апреля местные жители всех казненных патриотов перевезли на кладбище и похоронили. Военного врача Ф. Ф. Кургаева и бывших тяжелораненых воинов Красной Армии похоронили вместе, в одной братской могиле.
В ходе поиска и сбора материалов о действиях Тарасово-Ратомской подпольной патриотической группы автору этих строк посчастливилось встретиться с Беллой Мятеж (по мужу Ядловская), которая поведала о дальнейшей судьбе Василия Ильинского, того самого, который при появлении гитлеровцев в колхозной канцелярии в ночь со 2 на 3 апреля сумел выпрыгнуть в окно.
— В ту самую ночь мамы дома не было. Она вместе соседкой по бараку ушла в Ратомку, чтобы обменять кое-какие вещи на продукты. Дома были только я, мне тогда шел восьмой год, братик семи месяцев и старшая девятилетняя сестренка. Маленький брат не спал, капризничал. Не спала и я. Помню, ночью вбегает в нашу квартиру дядя Вася из колхозной канцелярии с возгласом: «За мной немцы!» Наша квартира в бараке состояла всего лишь из одной комнаты. Половину помещения занимала русская печь. Я ему возьми да предложи:
— Дядя Вася, залезайте к нам на печь, авось немцы на найдут!
Не раздумывая, он быстро залез на печь и лег между стеной и матрацем. Я покрыла его старым одеялом и сверху на него положила семимесячного брата. Вскоре в комнату вбегают гитлеровцы:
— Рус, рус! — кричат.
Увидев карателей, я громко заревела, а вместе со мной заплакал и грудной братик. Проснулась старшая сестра. Она тоже с испуга подала голос. Гитлеровца заглянули в шкаф, под кровать и даже в печь! Видимо, решив, что здесь одни дети, пошли искать дядю Васю в других квартирах нашего барака. Мы же продолжали реветь еще громче!
Когда каратели ушли из барака, — продолжала рассказывать Белла, — дядя Вася вылез из своего убежища и через окно исчез в поле. Утром следующего дня из Ратомки возвратилась мама с продуктами. Мы все рассказали ей о дяде Васе. Выслушав наш рассказ, она сказала, что мы — молодцы и чтобы больше об этом никому не рассказывали. Но мы, дети, сдержаться не смогли! Конечно, под «секретом» обо всем рассказали своим подругам. Вскоре не только в бараке, да и все в Тарасове знали о нашем ночном приключении, — улыбаясь, закончила, свой рассказ Белла Мятеж.
Ее воспоминания о Василии Ильинском дополнила мать Эмилия Павловна Мятеж:
— Мои дети очень любили и хорошо знали многих раненых, размещенных в колхозной канцелярии. Особенно нравилось там бывать Белле. Несмотря на запрет оккупационных властей посещать раненых, она буквально под носом часовых, как мышка, свободно проникала к ним, зачастую пронося с собой хлеб, картошку, медикаменты. Больше всех дети любили врачей Кургаева и Саблера. Уж очень ласково они относились к детям! Особенно привязалась младшая дочь Белла к раненому командиру Василию Ильинскому, который мастерил для детей диковинные игрушки. Поэтому девочка в ту трагическую ночь, несмотря на поздний час, не испугалась Василия Ильинского, а помогла ему спрятаться от преследования карателей, и этим спасла ему жизнь. После той ночи Василия Ильинского мы больше не видели, — закончила свой рассказ Эмилия Павловна.
В глубокую полночь со 2 на 3 апреля 1942 года семья И. Ф. Бурчака в Ратомке проснулась от сильного стука в дверь. Стучали прикладами.
— Оккупанты! — тревожно проговорила Анна.