Однако вместо обычного поклона братья, переглянувшись, подошли поближе к встречавшему и хлопнули разом его по плечу.
— Ты что же, господин стольник, своих уж не признаешь? Аль на царских хлебах заелся? Не в родню, брат, — Татищевы во все века родством дорожили!
Молодец от неожиданности схватился было за саблю, да вдруг покраснел густо и застыл с виноватою улыбкою.
— Веди к царице, племянничек, — ободряюще проговорил Никита Алексеевич, входя первым в ворота монастырские.
Отца встретившего братьев Венедикта Татищева (а это был именно он) Алексея Михайловича, своего двоюродного брата, Никита Алексеевич знал еще по Чигиринским походам. После того командовал Алексей Михайлович гарнизоном стрелецким в Троице-Сергиевом монастыре, а ныне состоял в мастерских палатах Кремля московского судьею.
Лестница в светелку была прибрана и устлана ковром. Узкий ход наверх наполнялся светом множества свечей, уставленных в старинные медные светильники, ввинченные в стены. Венедикт, гремя саблею, пробежал вперед, отворил тяжелую, в железных полосах дверь. В маленькой чистенькой светелке, освещенной сквозь узорчатые слюдяные оконца ласковым осенним солнышком, стояла миловидная Прасковья Федоровна в накинутой на плечи собольей шубке. Длинные черные локоны свободно рассыпаны по плечам. К приезду царицы в светелке наскоро устроили камин, где тлели еще угольки, тонко позванивая. У старого киота, на лавках у стен, на столике и спинке походного трона — богато вышитые царскими знаками темные платы. Венедикт поклонился царице и встал у окна. Сбросили шапки и поклонились в ноги и братья Татищевы.
— Ну вот и вижу опять стольников наших славных Татищевых. Как поседел ты, Никита Алексеевич, а братец твой возмужал и похорошел. — Прасковья кокетливо выставила вперед мягкий сафьяновый башмачок, присев на краешек трона. — Тебе, Федор Алексеевич, ехать со мной. Хочу поглядеть Великие Луки, а оттоле ехать на Торопец и далее в Москву. Вот и поедешь до Тороппа в моем царском поезде.
Федор поклонился вновь, поблагодарил.
— Что дети твои, Никита Алексеевич, не пора ли их в мои стольники зачислять? Государь Иоанн Алексеевич говорить изволил, что-де давно не видит тебя в Москве. Однако службу твою помнит, и воеводство твое в Бежецком верху — его указ.
— Спасибо, государыня. — Никита Алексеевич смело глядел на царицу. Спросил: — А как здоровье его величества царя Петра?
При имени Петра царица улыбнулась.
— Братья государи всегда в дружбе пребывали, да вот здоровьем господь не равно их одарил. Хворает свет мой Иван Алексеевич, а ведь всего-то двадцать четвертый год ему. — Белоснежные тонкие пальцы царицы сотворили крестное знамение. — А Петр, как говорят в народе, и умом силен и топором крепок. Две недели тому явился во дворец с солдатами потешными да иноземцами — всех моих провидцев-богомольцев разогнали. Женили государя Петра, да царица Евдокия не удержит его возле себя, хоть и на сносях уже и наследника ждет.
— Каков край здешний Псковский показался государыне? — спросил Федор Алексеевич.
— Псков сам — град дивно чудный, богатый и обширный. Стогны просторны, улицы и дома богаты. Детинец могуч и благолепен церквами святыми. Как мне сказали, церковь псковская основана тут княгиней Ольгой.
— «Прииде блаженная Ольга близ реки, глаголемый Великия, и бывши ей на конец реки Псковы…» — начал цитировать Степенную книгу Никита Алексеевич.
Прасковья Федоровна оживилась, стала рассказывать:
— Псковский архипастырь Пимен отвел нас на сей раз к погосту Выбуть, двенадцать верст на юг от Пскова по Великой-реке. Сказывают, что там родина святой княгини Ольги. И тоже из Степенной книги рассказывал о том, как близ веси Выбутская Ольга перевозила через Великую суженого своего Игоря, как тут полюбил он ее. Сюда приезжали они потом не раз из Киева. Видели мы сани княгини Ольги. Видели остров на Великой, разбивший реку на два протока: один имя носит Ольгины слуды[5], другой — Ольгины ворота. На правом притоке Великой — реке Черёхе, где она сливается с рекою Кебь, родился в селе Будятино Ольгин внук князь Владимир…
Так не забудь, Никита Алексеевич, как сыновья-то подрастут, присылай их на Москву стольниками к нам. Татищевы всегда угодны при нашем дворе.
— Более чести, не во гнев тебе будь сказано, государыня, ежели дети мои отечеству нашему угодны будут, во славу его и честь жизни отдадут. Мечта моя — наукам выучить Ивана, Василья и Никифора, дабы трудами своими силу России приумножили.
— Ну, будет, поговорили, — царица поднялась с трона. — Венедикт, скажи монахам, что пора начинать службу о здравии обоих царей, пуще — Иоанна Алексеевича. Сама в церковь иду. — И накинула плат.