Всю зиму Татищев Василий провел в Москве в помощниках у бомбардирского капитана Корчмина, присланного царем для укрепления московского Кремля. Возводили новые бастионы, сближая стены Кремля со стенами Китай-города, расширяли бойницы кремлевских башен, поднимали к бойницам новые пушки. Приезжал из Киева, из полка брат Иван, передавал порученья Автонома Иванова для Поместного приказа. В последний раз виделись уж перед самой весной, когда проезжал Иван Москву по дороге в Полоцк, где должен был обучать пополнение. Дом Ивановых опустел: Лиза уехала к отцу в Киев, в письмах к Татищеву звучит и ее привет.
Весной — новое порученье. Вспомнила о своем юном стольнике царева невестка, царица Прасковья Федоровна. Звал ее настойчиво царь Петр посмотреть на новые города российские. Пришлось покинуть на время насиженные измайловские терема, собраться в путь. Хоть и уверял государь в письмах, что дорога безопасна, не хотел отвлекать солдат от ратных дел (каждый на счету!), царица рассудила иначе. Охранную команду из двадцати драгун поручили Василию Татищеву. Одно в этой царской затее радовало: поглядеть доведется на Санкт-Петербург. Без особой охоты простился Татищев с Корчминым, с московской библиотекой, где просиживал вечерами, 24 марта 1708 года отправились. Впереди — десять драгун, за ними — царский поезд из четырех карет и повозки со снедью, за поездом — Василий Татищев тоже с десятком драгун. В каретах ехали сама Прасковья Федоровна, дочери ее царевны Анна и Прасковья и сестры царя Петра Алексеевича царевны Наталия, Мария и Феодосия. Царевна Екатерина Ивановна, старшая из дочерей царицы, занемогла, осталась в Измайлове.
Если в детстве Василий не замечал окружения царской невестки, то теперь он негодовал, видя всех этих набожных уродов, юродов, ханжей и шалунов. Особенно отвратителен был ему сумасбродный подьячий Тимофей Архипович, которого при дворе Прасковьи Федоровны за святого и пророка почитали. Как ни была рада царица увидать сынка Никиты Алексеевича возмужавшим и разумным, однако нахмурилась, когда Василий наотрез отказался целовать руку Тимофея Архиповича, сказавши громко, что-де он, Татищев, не суеверен и более науку ценить привык, нежели бред юродивого. Зато царевны, пятнадцатилетняя Анна[22] и четырнадцатилетняя Прасковья, захлопали в ладоши и закричали, что они теперь Васю от себя не отпустят.
28 марта поутру достигли они благополучно берегов Ладоги. Озеро, подобно безбрежной равнине, искрилось иссиня-белым снегом. Река Нева, выходившая из Ладоги, показалась Василию необычайно широка. Хоть и была она еще подо льдом, но отличалась от озерной глади тем, что лед большими зеленоватыми проталинами выступил из-под снега, и посередине реки шла санная колея, по ней тянулись обозы из Архангельска в Петербург. Над озером высились черные стены Шлиссельбурга; в деревянной церковке, в посаде, ударили к заутрене. Шлиссельбургский комендант встретил Василия в воротах, пригласил царскую семью в свой дом, но те в шубейках цветных и в пуховых шалях вовсе не замерзли, и порешили ждать царя тут же, на берегу, затеяв игру в снежки. Знали, что Петр выехал им навстречу. Василий послал одного из своих солдат по Неве проведать о приближении царя.
Вдруг сквозь обозные скрипы звучно затрубил рожок, и все увидели вдалеке двойной красный парус, быстро приближающийся к Шлиссельбургу. Прикрывая лицо от довольно свежего ветра, Василий не мог понять, откуда взялся этот парус на скованной льдом реке. Вот уж и совсем близко стало видно: на большой, из досок сколоченной платформе стоит высокий человек в меховом треухе и в громадных ботфортах, упираясь в палубу, ловко перебирает парусные канаты и со сказочной быстротой несется навстречу царскому поезду. Лицо знакомо, но неужто он один, без спутников, в столь дальний путь?1
— Петенька! — кричат царевны хором и бегут к брату. Три железных острия, со звоном взрезав кромку льда, останавливаются. Драгуны замирают в седлах. Царь целует родственников. Потом, оживленный, сбрасывает треух, трет снегом смугло-румяное лицо.
— Славно, Татищев, что привез ко мне ты государыню и царевен. Что уставился на мой корабль? Аль не нравится? А ведь сам я его срубил и снарядил. Именуется по-голландски буер. А ты, комендант, веди-ка гостей да попотчуй кофеем. — Царь ловко вбивает молотом в плотный снег заостренный кол, набрасывает на него канат, опускает паруса.