В общем, так чтобы уж совсем прямо излагать ситуацию отец не стал. Он просто предложил мне поднять вопрос о развитии более тесных отношений с Германией в присутствии матери. То есть, если сказать прямо, поработать громоотводом.
Угу, подумал я, действительно довольно здравая мысль. Дело в том, что даже если между родителями моего тела и нет любви (и то не факт, вдруг она есть, а я просто ее не вижу), все равно они давно живут вместе и жена прекрасно знает, как наиболее эффективно проесть плешь мужу. А вот со мной у нее так просто не получится. Короткие нотации я вполне перенесу без малейшего вреда для организма, а в случае длинных всегда смогу сбежать в Приорат, на летное поле или даже на Невский завод к Титову. Уж в цех — то она за мной не полезет! Как я уже говорил, отношения с матерью у меня не сложились, но в этом была и положительная сторона. Я не очень опасался огорчить ее своим поведением. Ибо был уверен, что в большинстве случаев человек огорчает себя сам. А ведь нужно всего лишь твердо сказать себе волшебные слова «да нас…ть на все на это!», и многие проблемы рассосутся сами собой. Жаль, что в отношении действительно близких людей этот прекрасный алгоритм не работает.
Так что я с пониманием воспринял поползновение отца. И даже отнесся к нему творчески.
Очень давно — в самом начале семидесятых годов двадцатого века — мне было семнадцать лет, и у меня появился мотоцикл. Причем не какая — нибудь «Макака» и даже не «Восход», а двухцилиндровая «Ява». Тогда это было очень и очень круто, примерно как в двадцать первом веке «Гелендваген». И далось мне это приобретение отнюдь не даром — я два года подряд все летние каникулы работал в Ботаническом саду. Разумеется, на новый мотоцикл денег все равно не хватило бы, но я был согласен и на подержанный. Плюс родители немного добавили, их средства пошли на приведение «Явы» в идеальное состояние.
А еще у меня была девушка Вика. Или, если точнее, это я у нее был. Мои родители тогда очень опасались, что у Вики получится женить меня на себе, и не без оснований. А что вы хотели — первая любовь, первая женщина в жизни и все такое прочее! Кто с подобной ситуацией знаком на личном опыте, тому объяснять ничего не надо, а кто сумел как — то проскочить опасный возраст, все равно не поймет.
Так вот, к моменту моих первых студенческих каникул наши отношения с Викой уже вплотную подошли к разрыву. И не оттого, что во мне вдруг пробудилась проницательность, вовсе нет. Просто Вика пришла к выводу, что в качестве будущего мужа я далеко не идеальный вариант, и начала меня потихоньку отваживать.
На потоке я был не единственным мотоциклистом — в параллельной группе один парень имел «Паннонию». И вот, значит, он пригласил меня на каникулы съездить к нему на родину, в Осташков. Я был совершенно не против, но сомневался, что меня отпустят родители. Они почему — то считали своего сына домашним мальчиком. В принципе можно было уехать и без разрешения, но это означало скандал. А зачем он нужен? Я быстро придумал вариант получше и вскоре объявил родителям, что мы с Викой едем на моем мотоцикле в Крым на все лето. Ох, что после этого началось! Мне пришлось целый день подряд изображать мучения от неземной любви и вселенскую скорбь пополам с ослиным упрямством.
А потом я сдался и объявил родителям, что они меня убедили. В Крым я не еду, а прокачусь всего лишь на Селигер. И не на все лето, а на две недели. И не с Викой, а с Генкой Дюкиным. Родители с огромным облегчением согласились. Правда, со временем до них, кажется, дошел смысл моей интриги, но говорить они ничего не стали.
Так вот, мне захотелось и здесь провернуть нечто подобное. Правда, неплохо было бы привлечь еще и Ники, но я надеялся, что брат меня поддержит, как и во всей затеей с будущим займом поддержал. Так вот, почему бы цесаревичу заочно не влюбиться в одну из внучек пока еще царствующего в Германии Вильгельма Первого? Их там, кажется, целых три штуки. Пусть выбирает, кто поприятней на мордашку, и влюбляется, только побыстрее. Страстно, глубоко и с непреодолимыми позывами сделать предложение. Маман, услышав подобное, впадет в такую ярость, что после сдачи Николаем своих позиций на радостях даже не обратит внимания на какие — то там займы, договоры, концессии и таможенные тарифы.
Если же брат почему — то откажется участвовать в моей авантюре, влюбляться придется уже мне. Хотя, конечно, на меня императрица прореагирует не так остро, как на Николая. Зато у меня есть опыт — это будет далеко не первая любовь в моей жизни.
— Ну ты и прохиндей! — восхитился император. — Да, скорее всего оно так и будет. Но только вот что — с Ники договаривайся сам, моим именем на него не дави! Лишь после того как согласится, можешь намекнуть, что я, хоть и не совсем одобряю, в принципе не так чтобы сильно против.
На следующий день я съездил на Невский завод, а вечером ко мне зашел Ники. Он уже знал, что в Гатчинском дворце я почему — то не люблю говорить на важные темы, поэтому просто спросил, как там с его заказом, и, услышав «идет даже с небольшим превышением плана» кивнул. Если он захочет подробностей, то получит их либо на улице, либо в Приорате. Я вовсе не был уверен, что наше место жительства не оборудовано какими — нибудь слуховыми каналами в вентиляции, с помощью которых можно слушать, что тут у нас происходит. Дворец — то строился еще при Екатерине, а тогда любили такие приколы. В общем, утром мы с ним сели на велосипеды, благо снег еще не выпал, и покатили в сторону Черного озера.
— Надо бы для зимы тоже что — то такое придумать, — заметил брат, ставя велосипед в специальное гнездо перед входом.
Я кивнул. А что тут можно придумать, кроме снегохода и аэросаней?
Причем снегоход нам в ближайшее время не осилить, а вот аэросани сделать можно, используя движок от дельтаплана. Если его кормить топливной смесью с добавлением эфира, он начинал более или менее терпимо заводиться, но мощность заметно падала. Ничего, для аэросаней хватит.
Мы прошли в мой кабинет, где я показал цесаревичу план — график изготовления котла для его дирижабля с пометками, что уже сделано. Картина получалась довольно оптимистичная, и Ники расцвел. Потом двинулись в мастерскую, где остов первого дельтаплана уже приобрел вполне узнаваемые очертания, после чего я решил, что клиент созрел. Мы вернулись в кабинет, куда секретать — кошатник уже притащил кофе, и я вкратце познакомил брата с тем, какие матримониальные планы он втайне от всех вынашивает.
Поначалу Николай не оценил всей красоты идеи.
— Но это же будет обман! — заявил цесаревич.
— От тебя зависит. Если сможешь полюбить девочку искренне, то все станет чистейшей правдой. Неужели трудно? Представь себе, что это Нинель, и по — быстрому воспылай чувствами.
— Тьфу на тебя, — с чувством пожелал мне брат. — И вообще, кто такая «это»?
— Сам разберешься, их там трое, не мне же за тебя выбирать. И движемся далее. Как по — твоему, маман права в неприятии всего немецкого?
— Нет, — вынужден был признать цесаревич. — Подумаешь, Пруссия двадцать лет назад воевала с Данией и разгромила ее. Россия тоже много с кем воевала в прошлом, а сейчас поддерживает нормальные отношения.
— Вот видишь! Значит, наш с тобой сыновний долг помочь матери преодолеть ее заблуждения, чем мы и собираемся заняться.
— Вот как только ты умудряешься столь ловко вывернуть все наизнанку?
— Это называется «демагогия». Могу написать что — то вроде краткого курса по применению.
— Напиши. Но учти, что заочная любовь, по — моему, все — таки будет выглядеть не очень правдоподобно. Я же не Петрарка в конце концов. Неужели тебе не хочется съездить в Германию?
Мне, честно говоря, не очень хотелось, в отличие от брата. Я там уже был. Правда, в двадцатом веке и в той ее части, которая тогда называлась ГДР, но все равно ведь это та же самая страна!
— Тебе может понадобиться пригласить в Россию какого — нибудь немецкого инженера или ученого, — продолжал Николай, — а я поеду тебя сопровождать. Тогда твой план будет реализоваться гораздо более правдоподобно.