На Руси также уживались два взгляда на «латинство» западных соседей — венгров, поляков, чехов или немцев. Далеко не всегда в них видели исключительно отступников от истинного христианства. Правда, среди иерархов Русской церкви в XI—XII веках и позднее широкое распространение получили полемические антилатинские сочинения, пронизанные религиозной нетерпимостью и обвиняющие латинян в откровенной ереси (авторами таких сочинений были, например, преподобный Феодосии Печерский[66], киевские митрополиты греки Ефрем, Георгий и Никифор). Но реальная политика русских князей, которым приходилось постоянно общаться с правителями европейских стран, заключать с ними династические союзы, обмениваться посольствами, строилась, по всей видимости, на других основаниях. Латиняне рассматривались все же как несомненные христиане, хотя и с известными оговорками. Такой взгляд был свойствен и духовным лицам. Приведем два примера, извлеченные из памятников древнерусской литературы и разделенные более чем столетием. Один из русских книжников второй половины XI века, переводчик греческой «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия (предположительно, он работал в 70—80-е годы XI века), осуждая латинян за недостойное поведение — главным образом, за «мздоимание», — все же подчеркивал: «Но обаче иноплеменници суть, а наше учение прикасается им»{219}.[67] А писавший в конце XII века киевский летописец, один из авторов Ипатьевской летописи, рассказывая о неудаче Третьего крестового похода (1189—1192) и о гибели императора Фридриха I Барбароссы (1190), не сомневался в том, что павшие во время этого похода немецкие рыцари будут причтены к лику святых мучеников за веру: «Сии же немци, яко мученици святой, прольяша кровь свою за Христа со цесари своими, о сих бо Господь Бог нашь знамения прояви… и причте я ко избраньному Своему стаду в лик мученицкыи…»{220}
Должно было пройти немало времени, чтобы пропасть между православными и католиками сделалась непреодолимой. Это случится только в XIII веке, когда у русских появится опыт более тесного общения с латинским Западом, включивший в себя и господство венгров и поляков в Галицкой Руси в начале XIII века, и попытку первой церковной унии в Галиче в 1214 году, и наступление шведских и немецких рыцарей на Новгород в 1240 и 1242 годах. Окончательно же русские и их западные соседи начнут воспринимать друг друга как иноверцев только после установления ордынского ига на Руси, к середине столетия{221}. Это надо обязательно иметь в виду, когда мы говорим об участии польских и венгерских войск в русской междоусобице. Перенесение на XII век позднейших представлений о религиозной нетерпимости в отношениях между Западом и Востоком было бы неоправданной модернизацией.
Вернемся, однако, к переговорам между Юрием и Изяславом. Получив предложение о мире через венгерских и польских послов, Юрий дал ответ от своего собственного имени и от имени своего брата Вячеслава. В принципе, — по крайней мере на словах — он не возражал против предложенных условий и благодарил иноземных правителей за посреднические услуги. Но прежде, чем продолжать переговоры, Юрий потребовал незамедлительного удаления венгров и поляков из русских пределов: «Бог помози зятю нашему королеви, и брату нашему Болеславу, и сынови нашему Индрихове, оже межи нами добра хочете. Но обаче оже ны ся велите мирити, то не стоите на нашей земли, а жизни нашея, ни сел наших не губите. Но ать Изяслав поидеть в свои Володимир, а вы в свою землю пойдите, а ве ся [с] своим братом и сыном Изяславом сами ведаимы». Обратим внимание на то, насколько точен летописец в передаче всех нюансов в именовании адресатов Юрьева послания: Болеслав Кудрявый, верховный правитель Польши, был для Юрия «братом»; его младший брат Генрих — «сыном»; король Геза — «зятем» (очевидно, «общим» зятем для всех русских князей, родичей его подлинного шурина Изяслава), а племянник Изяслав Мстиславич, как и прежде, — «братом и сыном». Но еще замечательнее другое: совершенно в соответствии со старым принципом «родового сюзеренитета» Волынская земля — волость Изяслава Мстиславича — объявлялась «нашей», то есть общим достоянием всех князей «Мономахова племени».
66
Впрочем, в литературе было высказано предположение, что Послание св. Феодосия князю Изяславу «о вере христианской и о латынской» (равно как и соседствующее с ним в рукописях Послание князю Изяславу «о неделе») принадлежит печерскому игумену Феодосию II Греку и адресовано князю Изяславу Мстиславичу. Если принять это предположение, то Послание можно было бы прямо связать с активной польской и венгерской политикой Изяслава Мстиславича, его «заигрываниями» с латинским миром (см., напр.:
67
Это замечание показалось невозможным уже позднейшим переписчикам «Истории», которые исправляли слово «прикасается» на «не прикасается» (там же, прим. 39 и э).