За эти годы дети погибших, знавшие своих отцов лишь по фотографиям и рассказам матерей, стали взрослыми. Вот два сына рядового Андрея Махно — крепкие, широкоплечие парни. Оба сейчас служат в армии, и по моей просьбе командование отпустило их на несколько дней, чтобы они побывали на открытии памятника на могиле отца. У Филиппа Окуловского тоже сын — Владимир. Несколько лет назад он закончил Курганский сельскохозяйственный институт и теперь работает зоотехником в родном колхозе, где когда-то бригадиром работал его отец. Сын рядового Леонида Казанцева Виктор. Сейчас живет и работает в городе Асбест, учится в институте. Приехали две сестры старшего сержанта Николая Кулагина, одна из них была партизанкой в годы Отечественной войны. У лейтенанта Арапова уже взрослая дочь, живет и работает в городе Кушва, Свердловской области. Замужем, родила двух сыновей-близнецов, одного из них в честь деда (лейтенант Арапов уже был бы дедом) назвала Александром…
Степан Петрович Струментов капитан запаса. Тогда он был старшим лейтенантом, командовал ротой. Невысокого роста, с монгольскими чертами лица. Задумчивый, доброжелательный, спокойный. Пытаюсь представить себе, каким был он двадцать лет назад в те памятные дни июньского наступления — в каске, с пистолетом, вместе с ротой штурмующий высоту 113, служившую гитлеровцам опорным пунктом…
Вечером нас пригласили в районный Дом культуры на торжественное заседание, посвященное двадцатилетию освобождения Чаусского района от гитлеровских захватчиков. Был, как всегда в таких случаях, президиум, с докладом выступил секретарь райкома партии Василий Иванович Гнедько.
Все могло бы показаться обычным, но посмотрите в зал. Там сидят ветераны войны с боевыми наградами, вдовы и сироты павших героев и совсем еще юные солдаты из местной воинской части. Не совсем обычными были и цифры, которые приводил секретарь райкома в своем докладе. Вот они.
Во время гитлеровской оккупации в Чаусском районе были разграблены 151 колхоз, три МТС, все школы, больницы, полностью сожжены двадцать два села, без крова осталось 75 процентов населения района. Если до войны в районе было 9615 коров, 9825 лошадей, 3290 свиней, то после освобождения чудом осталось 110 лошадей и 122 коровы, а овцы и свиньи были полностью уничтожены. Общий ущерб, причиненный хозяйству района, равнялся одному миллиарду 20 миллионам 584 тысячам рублей в старых деньгах.
Я привел лишь несколько цифр, показывающих размеры народного бедствия. Вот еще две: после освобождения моей родной деревни на триста сорок семей, вернувшихся из леса, было две чудом уцелевшие лошади и ни одного дома…
Но с чем сравнить человеческие жертвы? За годы оккупации на территории Белоруссии гитлеровцы уничтожили 2 миллиона 220 тысяч мирных жителей и военнопленных, более 380 тысяч человек было угнано на каторжные работы в Германию, и сколько там их погибло…
Казалось, без счета и числа обрушились на мой народ беды, лишения и горе и ничто теперь уже не сможет поднять из руин эти города и села, что теперь десятки лет будет пустовать земля, превращенная фашистами в мертвую зону.
Так, очевидно, и было бы, если бы на помощь моему народу не пришли советские люди, вся наша страна. Из центральных и восточных районов привезли тысячи тракторов, комбайнов, сеялок и других сельскохозяйственных машин. Только в Чаусский район с востока было пригнано 2200 лошадей, 2372 коровы, 3712 овец. Семьям погибших и инвалидам войны было выдано 27 905 различных носильных вещей, 500 тонн зерна, многодетным и одиноким матерям было оказано пособие на 180 599 рублей. А ведь Это лишь только та помощь, которая шла, как говорится, в организованном порядке, через государственные учреждения.
При желании все это можно показать колонками цифр статистических отчетов. Но как передать при помощи этих же цифр то душевное тепло и человеческую доброту, с которой трудящиеся других союзных республик помогали жителям освобожденных районов Белоруссии, как говорится, в неорганизованном порядке? Каждый, кто чем мог — зерном для посева, саженцами для вырубленных садов, одеждой, обувью, продуктами питания или просто добрым словом, готовностью приехать на восстановление разрушенных городов и сел, фабрик и заводов.
Мне помнится первая посевная после освобождения. Лошадей, тракторов нет. А надо было сеять хлеб, сажать картофель. Чтобы вспахать поле, женщины по шесть — восемь человек впрягались в плуг и тащили его за собой. За плугом шел кто-либо из подростков или стариков. Зерно сеяли дедовским способом, вручную разбрасывали по вспаханному полю, а потом бороновали на себе. Почти весь картофель посадили под лопату, как в доисторические времена: выкапывали лунку, клали туда немного навозу, чуть-чуть присыпали землей и сажали туда маленькую, как желудь, картошку и все это засыпали сверху. И так дальше и дальше — все картофельное поле.