Юра писал, что объясняют учителя очень хорошо, он старается слушать внимательно, так, чтобы дома только закрепить материал. А в следующих письмах — известия об отличной учебе, да и в ремесленном тоже не отставал, наоборот — в первых рядах шел и по теории и по практике. Знаю, нелегко ему было. В одном письме он обмолвился, что заниматься приходится много, когда в их комнате в общежитии выключают свет, он выходит на лестничную площадку, доучивая там.
На все ремесленное нас, смолян, было только четверо: я, Саша Петушков, Толя Новогородцев и Юра Гагарин. Известное дело: земляк земляка видит издалека, — потому-то мы и сблизились с первых же дней учебы и стали такими друзьями, что водой не разольешь.
Нас в училище и на заводе называли не иначе как «дважды два — четыре». Но лишь постороннему человеку могло показаться, что в нашей четверке все один к одному. А в действительности мы были очень разными. Про меня ребята говорили, что я себе на уме и большой упрямец; Саня Петушков был добродушным тихоней, доверчивым, как барашек; Новогородцев, тот, наоборот, любил верховодить, показать себя, не задумываясь о последствиях своих поступков. А душой нашего землячества был Юра Гагарин.
Юра мне нравился многими своими качествами: и сообразительностью, и начитанностью, и тем, что при всей своей мальчишеской непосредственности действовал всегда обдуманно, по-взрослому взвешивая все «за» и «против».
После первой получки, помню, наша неразлучная четверка устроила в сквере на лавочке, неподалеку от заводской проходной, скоропалительную оперативку. На повестке дня: как истратить заработанные деньги. Идей было хоть отбавляй — самых разных, но в основном несерьезных или несбыточных: получили-то мы с гулькин нос — по триста рублей на старые деньги. Какие уж тут велосипеды, часы и шикарные костюмы: долгополый пиджак с наваченными плечами, широченные клеши — в 1949 году это было модно, — какие уж тут путешествия и «тулки» шестнадцатого калибра!..
Юра поначалу фантазировал с нами на равных, а потом вдруг замолчал. Когда мы, так ни до чего не доспорившись, решили все же выслушать и его мнение, Юра твердо, как о чем-то обдуманном, окончательном, сказал:
— Вы, ребята, как хотите, а я половину денег отошлю маме…
Мы вернулись с неба на землю. Каждый вспомнил свою мать, своего отца, которые, отказывая себе в самом необходимом, переводят нам по почте скопленные по рублю десятки, балуют нас продуктовыми посылками.
Кстати, о посылках. Юра никогда не прятал присланные из Гжатска гостинцы в тумбочку под замок, как это делали некоторые ремесленники. Получив посылку, он собирал товарищей и в нашем присутствии вскрывал ящик.
А вот еще один штрих.
Был у нас лыжный кросс. Особенно азартно оспаривали первенство Новогородцев и Гагарин. Новогородцев лидировал, и разрыв между ним и Гагариным мало-помалу все увеличивался и увеличивался. Но тут случилось непредвиденное: при спуске с холма Новогородцев, вздумав набрать побольше скорости, слишком сильно оперся на палки, раздался треск, и одна из палок сломалась. Теперь для Юры было парой пустяков настигнуть соперника. Но каково было наше восхищение, когда Гагарин, догнав Новогородцева, прежде чем обойти его на лыжне, сунул в руку растерявшемуся конкуренту свою лыжную палку и с криком «догоняй!» вырвался вперед. Гагарин пришел тогда к финишу первым, но даже известный своей обидчивостью Новогородцев не был на него в обиде.
Вскоре после этого случая Юра решил вступить в комсомол. За рекомендациями он обратился ко мне и к Толе Новогородцеву. И Толя и я, выступая как рекомендующие, на комсомольском собрании говорили о трудолюбии, честности, благородстве Гагарина. Комсомольцы дружно проголосовали за то, чтобы Юра был принят в ряды ВЛКСМ. 14 декабря 1949 года Ухтомский горком комсомола утвердил решение нашего собрания. Юра Гагарин стал комсомольцем.
Юра одним из первых в училище начал крутить солнце на турнике. Он был душой баскетбольной и волейбольной команд. Трудно было друзьям угнаться за Юрой на лыжне, где он выполнил первый разряд.