На этом повороте Федько выиграл у “хорха” добрую сотню метров. Дальше шоссе было почти прямое, лишь с крутыми спусками и подъемами, и здесь “хорх” имел явное преимущество. Расстояние сокращалось метр за метром: триста, двести семьдесят, двести сорок…
– Нам осталось не больше пяти километров, Федько, – ска shy;зал Петро. – Там пойдет проселок, дорога сухая, мы ударим им в лицо такой пылью, что они вынуждены будут отстать.
Галкин не ответил. Да и что мог сказать, если и без того жал на всю железку – стрелка спидометра, дрожа, остановилась у последней цифры на щитке.
Раздались выстрелы. Это хорошо: значит, нервы у них не вы shy;держали. На таком расстоянии угодить в “мерседес” может лишь шальная пуля. А то, что они высунулись по пояс из окна, сра shy;зу же отразится на скорости их машины. Поняв это, ге shy;ста shy;пов shy;цы прекратили стрельбу. Но Галкин успел выиграть еще пол shy;сот shy;ни метров. Преследователи не знают, что до поворота на про shy;се shy;лок осталось не так уж и много. Два километра, полтора… Вот за тем пригорком свернуть в лес… Только бы не подвела машина…
Федько не рискнул на большой скорости съезжать на про shy;се shy;лок: глупо бы было теперь, когда их шансы так возросли, оп shy;ро shy;ки shy;нуться или повредить машину. В двухстах метрах от съезда он на shy;чал тормозить. “Хорх” уже почти догнал их, и офицер в черном мун shy;дире высунулся с пистолетом в окно. Но тут Галкин про shy;ско shy;чил через кювет в лес, сразу же подняв за собой густую желтую ту shy;чу, которая скрыла их машину, как дымовой завесой.
Позади раздавались выстрелы, а “мерседес” уже мчался лес shy;ным проселком, снова набирая скорость. Семьдесят-во shy;семь shy;де shy;сят километров – для такой дороги это даже слишком много… Ма shy;шину кидало на выбоинах, железо стонало и скрипело…
Кончился лес, и проселочная дорога начала петлять меж ку shy;курузных и картофельных полей.
– Только бы не наскочить на гвоздь, – буркнул Галкин, вы shy;руливая на дорогу, которая вела к темневшему вдалеке лесу.
Петро жадно всматривался в эту темную полосу на горизонте. Там ждали их партизаны. Как бы не проворонить их!.. Кто-то из ребят должен стоять с телегой на обочине дороги – будто треснула ось.
Лес сразу начался густой и темный. Проселок узкий, ненакатанный, “мерседес” аж загудел на выбои shy;нах. Пришлось немного сбавить скорость.
Пошли повороты. Галкин – как это ему только удавалось? – творил чудеса, проскакивая между деревьями. Наконец показалась телега. С нее замахали руками. Галкин затормозил так резко, что автомобиль пошел юзом, задел бампером телегу и опрокинул ее. Петро выскочил из машины, побежал навстречу выскочившим из-за кустов парням с автоматами.
– Ложись! – закричал. – Ложись, сейчас здесь будут гестаповцы!
Партизаны сразу же исчезли в кустах. Последним бежал Галкин. Вдруг кто-то выскочил из-за дерева, потянул Петра за руку, и оба скатились в канаву.
Рев мотора заполнил лес. Из-за поворота вылетел “хорх”. Завизжали тормоза. Харнак бросился к “мерседесу”. За ним бежали еще четверо с автоматами в руках. Обнаружив, что “мерседес” пуст, гауптштурмфюрер громко выругался.
– Они не могли далеко убежать! – крикнул он и побежал к кустам, где притаились партизаны.
Человек, лежавший рядом с Петром, поднял ав shy;томат. Это был Богдан. Петро не поверил своим глазам, хотя и мечтал об этой встрече и надеялся на нее.
“Не стреляй, – хотел предупредить. – Надо взять живыми!” Но не успел: автомат затрясся, выплевывая огонь, и Харнак упал лицом в траву. Защелкали еще автоматы, и те четверо возле “хорха”, бросив оружие, подняли руки вверх. Из-за телеги вышли двое парней с автоматами и аккуратно подобрали брошенное эсэсовцами оружие.
Богдан вскочил, побежал к пленным. Вдруг раздался выстрел. Он бросился на землю. Пуля отколола щепку от сосны над самой головой Петра. Богдан лежа дал короткую очередь из автомата, затем кинулся в сторону, где лежал Харнак. Вновь тишину расколол пистолетный выстрел. Однако Богдану на какой-то миг раньше удалось прикладом отвести руку гауптштурмфюрера. Сел на Харнака, вывернул ему руки, передохнув, поднял его за воротник.
– Добрый день, герр гауптштурмфюрер, – ска shy;зал. – Никогда не думал, что вот так нам придется встретиться…
Харнак затравленным волком смотрел на партизан, которые выходили на поляну. Увидев среди них Петра, удивленно замигал глазами.
– Ничего не понимаю, – спросил, – а вы как попали сюда? Где вас взяли?
Богдан ухмыльнулся.
– Как погляжу, здесь собралась тесная компания старых знакомых. Приятная встреча, не правда ли, герр гауптштурмфюрер? Не хватает лишь кофе…
Он подошел к Петру. Они крепко обнялись.
– Как я рад… – прошептал Петро, но не смог продолжать – к горлу подкатывался клубок.
Харнак испуганно смотрел на него.
– Кремер, неужели вы?..
– Неужели вы еще не поняли?
– Да ведь сам губернатор… – начал Харнак, но безнадежно махнул рукой. – Ловко же вы нас провели!..
– Отведите его! – приказал Богдан партизанам и объяснил Петру: – Дорошенко назначил меня стар shy;шим… – Он улыбнулся, явно гордясь оказанным ему в отряде доверием и уважением. – Берегите гауптштурмфюрера как зеницу ока, – добавил. – Это важная птица!
Глава шестая
Миновала предпоследняя военная зима. Для группы Петра она прошла в повседневных хлопотах. Штеккер оказался незаменимым человеком: он имел доступ к информации, которая интересовала командование Советской Армии. Галкин регулярно дважды в неделю выходил в эфир. Теперь запеленговать рацию было невозможно: Федько все время менял место передач. Однажды послал в эфир сообщение под носом гестаповцев – Пет-ро сидел в гостиной фрау Ирмы, а в машине, которая ждала его возле особняка губернатора, Галкин выстукивал:
“Тире, точка, точка… Тире, точка, тире… Тире, точка, тире… ДКК”.
Зато для Зарембы зима выдалась тяжелая. После ареста вуйка Дениса пришлось заново налаживать подпольную типографию. Хлопоты, связанные с поисками бумага и краски для ротатора, отняли много времени и сил. Кроме того, для типографии нужно было подыскать надежное помещение. Каждый шаг требовал трезвых расчетов, суровой конспирации и мудрого предвидения.
После долгих раздумий Евген Степанович решил создать типографию на квартире модного дамского портного Олексы Павловича Мысыка. Заремба хорошо знал его еще со времени совместной работы в КПЗУ[24]. Да, это была подходящая кандидатура. Олекса Павлович шил для жен важных гитлеровцев и крупных коммерсантов, понаехавших в город. Вряд ли кто заподозрит его. К тому же квартира у портного большая, живут они в ней только вдвоем с женой. К портному проще заглянуть со свертками в руках и уйти с таким же свертком. Кто догадается, что там не отрез ткани или платье, а бумага или листовки!
Мысык согласился без лишних разговоров. Печатник поселился у него под видом подмастерья, – хозяин, дескать, уже не управляется с заказами. И вот гестаповцы, раззвонившие о ликвидации подполья, снова увидели на стенах домов и на заборах листовки.
Этот день стал “черной пятницей” для Менцеля. Его вызвал губернатор и положил перед ним на стол два свежих коммунистических воззвания. Положение усугублялось тем, что к губернатору они попали раньше, чем в гестапо, и Менцель, не зная, как выкрутиться, порол какую-то чушь.
Губернатор резко прервал его:
– Вы говорили, что коммунистическое подполье в нашем городе окончательно ликвидировано. Как согласовать ваши слова с этими документами?..
Шеф гестапо поспешил заверить губернатора, что в кратчайший срок изобличит преступников, но листовки продолжали появляться. А через месяц после злосчастной беседы с губернатором Менцелю поднесли пилюлю, которая едва не доконала его: один из агентов доставил целую подпольную газету с разными материалами, даже с передовой статьей “Общая борьба против общего врага”.