А она:
— Ничего, ничего. Что это вас так волнует? — И показывает на экран. — Лучше смотрите.
Сижу. Взглянул на часы.
— Человек ждёт, — говорю, — надо бы идти.
— Ну и пусть подождёт, ничего с ним не случится. Что вы всё отвлекаетесь? Смотрите. А который час?
— Десять минут, — говорю, — уже ждёт, а ещё надо дойти. Давайте я пойду, предупрежу его.
А она мне:
— При чём тут вы? Разве он с вами договаривался?
Я и сам понимаю, не со мной, и глупо, что я больше их волнуюсь, но что с собой поделаешь. Сижу и мучаюсь. Она говорит мне шёпотом:
— Вот что, вы вдвоём сидите, вы первый раз смотрите, а я уже видела, я пойду. А то правда неудобно, — и поднимается.
Я ей:
— Куда же вы ночью одна? — А тут уже на нас шикать стали. Самый напряжённый момент. — Давайте все пойдём, не могу же я вас одну отпустить.
— Что за глупости, — говорит, да так сердито, — не мешайте людям.
И другая тоже с раздражением мне:
— Да посидите наконец спокойно! — А сама прямо вперилась в экран.
Она тихонько выходит из зала, а я сижу, будто на углях. И что там происходит на экране, совсем не вижу. Зачем, думаю, она пошла одна, меня не пустила?
Еле досидел до конца. Вышли мы из клуба, ветерок с моря подул. Моя спутница берёт меня под руку.
— Холодно, — говорит, — и спать хочу. — И жмётся ко мне.
А я даже ответить ей ничего не могу, потому что переживаю.
Доходим до Лермонтова. И что же вы думаете, — она с бригадиром стоит чуть ли не в обнимку. Свою куртку на него набросила. Нас увидела, даже не смутилась. И хоть бы что. К нам обращается:
— Нашего бригадира мы с вами совсем заморозили, никак отогреть не могу. — И руки его своими руками трёт.
Бригадир нас встречать вышел без пиджака, в пижонской рубашке, надо думать, продрог. Другая ко мне прижимается и спрашивает его:
— Куда мы пойдём? Где вы нас устроите? Ужасно спать хочу.
Бригадир вроде бы ко мне обращается, очень мило так говорит:
— Я здесь на частной квартире, один, у меня дом — три комнаты, прошу ко мне, места всем хватит. Посидим, закусим, поговорим.
Пошли какими-то задворками. Она с бригадиром впереди идёт, о чём-то болтает. А мы с другой позади тащимся, молчим. Никак не разберу, о чём они там говорят, только она всё время смеётся, заливается. И всё это мне не нравится. Врезать бы сейчас этому бригадиру. Он хоть и тяжелее меня, но ничего, получил бы будь здоров. У меня как-никак разряд по боксу. Так руки и чешутся.
Заходим в помещение. Домишко ничего, чисто. Стол уже накрыт — бутылка коньяку, какая-то закуска, вино, всё как полагается.
Бригадир приглашает садиться.
— Вы извините, если что не так, наспех всё.
Она расхваливает стол:
— Всё чудесно, тепло, уютно. Ах, как давно мы так не сидели. — Она рядом с ним, а я с другой рядом сел.
Выпили по стопке за знакомство. Всё вроде идёт нормально. Бригадир такой оживлённый, довольный. Без конца что-то рассказывает, а она во все глаза на него уставилась, слушает, ему поддакивает, страшно всем заинтересована. Это его ещё больше заводит. Парень он действительно начитанный — книг в комнате полно. В общем, разговор идёт бойко. Только я как-то в этом разговоре не могу принять участия, и другая сидит зевает.
Ещё выпили. Мы с бригадиром закурили. А она вдруг:
— Пойдёмте, — говорит, — хочу купаться при луне.
А луна огромная, только что взошла.
Бригадир ей:
— Никуда я вас не пущу, холодно, простудитесь. А потом у нас здесь не положено купаться по ночам.
— А у нас положено. В этом маршруте я каждую ночь купаюсь и сейчас хочу, — дразнит бригадира.
Он говорит:
— Жаль, что вы нам не попались, ундина! А в вас действительно есть что-то от ундины.
Она смеётся:
— Вы находите?.. Но правда же, я купаться хочу.
Что купаться она захотела, меня бы не удивило, оттого что за этот маршрут она себя уже показала. Мы в спальных мешках лежим, дрожим, никак не согреемся, холодно, ветер, а она в море совершенно спокойно заходит, заплывает так, что её и не видно. На нервах любит играть. Вернётся, всех ещё высмеивает. «Вы, — говорит, — всё в жизни проспите».
Но сейчас, думаю, дело не в купанье. Просто она хочет вдвоём с бригадиром побыть. От нас избавиться. Это ясно. А что, если он так ей понравился, что она уже ничего признавать не хочет? Что он втрескался в неё, это — элементарно, с ундиной сравнивает.
Между прочим, что такое ундина, я не знал. Когда у Лермонтова это слово встретил, даже у неё спросил, думал, ответит по-человечески. А она мне:
— Это, — говорит, — гидрогеологическое слово, как же вы его не знаете? Чему вас в институте учат?
Я сразу догадался, что она высмеивает меня, отлично знаю, что такого слова в геологии нет. Не поленился, отыскал в словаре.
Конечно, плохо, что у классиков часто встречаются незнакомые слова и даже сноски не всегда бывают. От этого иногда многого нельзя понять. Особенно я не люблю всякие мифологические имена и из Библии тоже. А вообще всё это оттого, что мы не слишком-то образованны, не хватает нам общего развития. Всякие современные вещи знаем и в технике что-то смыслим, а в истории, например, ни бум-бум.
Меня до некоторой степени задело, что бригадир знает, что такое ундина, а я не знал. Думаю, наверняка она не забыла, что тогда надсмеялась надо мной. Но это между прочим.
А она так и тянет его за собой.
— Не хотите, — говорит, — одна пойду.
Но тут другая не выдержала и ааявляет:
— По-моему, мы сюда не купаться пришли. И вообще уже пора спать.
И я довольно резко говорю:
— Да, пора спать.
Она расхохоталась:
— Ну, если вы уже сговорились, сдаюсь. Пошли за вещами!
С бригадиром чокнулась, с ходу выпила свой коньяк и даже не закусила. А я не понимаю: «Сговорились»! Что она этим хочет сказать? Никакого сговора не было.
Мы остались одни и закурили. Бригадир говорит:
— Да, занятный они народ, с ними не соскучишься.
Я молчу.
— А что ты такой мрачный? Может, кто-нибудь из них твоя девушка?
Я разозлился. Какое ему дело? При чём тут моя девушка? И ляпнул:
— В зависимости от обстановки.
Бригадира даже передёрнуло. Сразу подобрался весь. Вижу, переборщил. Говорю про другую:
— Успокойтесь, та моя девушка.
Тут они вваливаются с рюкзаками, даже мой притащили.
— Поухаживаем за начальником.
А другая всё своё:
— Умираю, спать хочу.
Бригадир просит:
— Подождите. Вы ещё вина не пробовали. На экспорт делаем. Такое только у нас, в Тамани.
Будь она проклята, эта Тамань! От злости весь коньяк — себе в стакан.
Опять сидим все вместе за столом. О чём-то разговариваем. Речь заходит о дельфинах, ни к селу ни к городу. Бригадир рассказывает — что-то там читал по этому поводу. И она говорит, что, мол, сейчас была бы не против пофлиртовать с дельфином, потому что уже доказано, какие они умные. А был, мол, такой случай, что чуть не умерла со страху. Однажды далеко заплыла в море, и вдруг, значит, стадо дельфинов навстречу. Она испугалась, знала, что они могут «заиграть». Кто-то там ей когда-то говорил, что надо лечь на воду и не двигаться. Она так и сделала. Лежит, уши в воде, ничего не слышит. Вдруг чувствует прикосновение дельфина.
— Вы представляете, — говорит, и с таким выражением, — чувствую, что к моему телу вдруг прикоснулось что-то скользкое и холодное. Прикоснулось, и всё.
Тут я не выдержал. Поднялся и говорю:
— Давайте расходиться. Как говорили древние греки — кто где, кто с кем? — И к ней обращаюсь: — Решайте, вы же сильны в мифологии.
А она:
— Учитывая ваш общеобразовательный ценз, предлагаю спички.
Я говорю:
— Не понял.
А она:
— Зачем решать. Лучше разыграем. У нас заведено. — Бригадиру объясняет, берёт у него из рук коробку, вынимает две спички, обламывает у одной головку. — Она — «спичка без головы», я — «спичка с головой». Пожалуйста, тяните. Пусть судьба и решит, кто с кем.
Вы представляете? А я ещё мог ею восхищаться и как дурачок все насмешки сносить!..
Она так небрежно спички встряхнула, зажала в руке, протягивает мне:
— Что же вы? Тяните!