— Господи, разве такое может быть?!
— Э, думаешь, коран неправду говорит?
— Пусть отсохнет язык у старого хрыча! — возмутилась всегда спокойная Ряш. — Мой сын-учитель говорит: из наших казахов вышел отчаянный храбрец по имени Баурджан. Он, говорит, один, не боясь, против тысячи идет. Когда немцы, разинув пасть, ринулись на Москву, батыр Баурджан на белом коне прогнал их, потопив извергов в собственной крови. Подняв над головой саблю, он вызвал на поединок самого главного подлюку — Кит-лера, но тот дал деру и еле ноги унес. Мой сын-учитель говорит: пока у нас есть Баурджан — ни одна собака не сунется.
— На счастье детей и жен, видно, этот храбрец родился.
— Дай бог ему сил и долгих лет жизни!
Жанель будто оглохла. Разговоры, ругань женщин доносятся до нее издалека, чуть слышно, словно жужжанье мух. Смысл слов и вовсе не доходит до ее сознания. Какие-то тени, видения колышутся, мелькают вокруг.
Вот и огонь под черным казаном погас. Повариха сняла с тагана котел, размешала похлебку с айраном. Остальные шарили в углу, доставали деревянные миски, ложки, ополаскивали их, готовясь к ужину.
Жанель, словно в бреду, стряхнула с подола бусинки, медленно поднялась.
— Куда ты? Поешь хоть! — окликнула ее повариха, но Жанель не обратила внимания ни на ее слова, ни на изумленные взгляды подруг.
Катшагуль бросилась вслед.
Катшагуль считала себя подругой Жанель, несмотря на разницу в возрасте. Ни на шаг от нее не отставала. "Похоронка" на мужа пришла ей еще в прошлом году. Сильно тогда убивалась: волосы на себе рвала, лицо в отчаянии исцарапала. Сейчас она забыла то горе, как выздоровевший человек сбывает тяжкую болезнь. Бог, создавая Катшагуль, проявил излишнюю щедрость: руки-ноги у нее — что добрая кувалда, бедра шириной в поднос, груди — что верблюжий горб, глаза выпуклые, белесые, нос мощный, губы толстые, одним словом, богатырь-баба. За свой недолгий век она трижды выходила замуж, но мужья что-то не выдерживали, изнашивались, что ли, с ней, всех троих в могилу загнала. Последний, грубо сколоченный, добродушный детина, погиб на войне. Детей, цепляющихся за подол, у Катшагуль не было. Свекра и свекрови, следящих за каждым шагом, — тоже. Одинокая вдова, вольный казак, она и теперь, в это горестное время, находила себе изредка забаву, утешалась, как могла, скудными, короткими бабьими радостями.
В ночной темноте мерцает огонь в продолговатых земляных печках-жерошаках перед лачужками на току. Темнеют горы пшеницы, вокруг которых ходят старики-охранники с ружьями за спиной.
Катшагуль, часто оглядываясь, шла за Жанель, постепенно погружаясь в мрак ночи…
Они подошли к широкой реке со множеством островков, заросших камышом и осокой. Когда-то, в старину, река Кара-узек была полноводной, и вокруг, рассказывают, простиралось зеленое царство. Тогдашние дехкане-земледельцы качали воду чигирем, вручную поливали посевы на берегу, потому что никакими арыками невозможно было направить воду вверх. Сейчас река несет свои воды впустую, безо всякой пользы, в степь. Летом сюда приходят ненадолго косцы с серпами и литовками косить молодой курак, зимой пешней, ломом долбят лед рыбаки.
Недавно эта река стала свидетелем ужасной трагедии, разыгравшейся здесь. Перевернулась утлая лодчонка и средь бела дня утонула жена Акмолды с тремя детьми. На укромном мысе на том берегу реки Агабёк приказал поставить одинокую юрту, куда поселил молен дую женщину, обязав ее доить кобылицу, готовить для него и его дружков хмельной кумыс. Место удобное, тишь да благодать, в стороне от любопытных глаз. Правда, люди поговаривали, будто у председателя другое на уме. Однако красивая жена Акмолды соблюдала верность мужу, находившемуся далеко, на войне, и не подпускала к себе Агабека…
Так вот, переправлялась она сюда, на этот берег, с детьми: двумя мальчиками и девочкой, и вдруг, на самой середине — то ли ветер налетел, то ли шайтан подтолкнул — лодка перевернулась. Время было обеденное. Услышав исступленный крик, колхозники, работавшие невдалеке, примчались на берег и увидели барахтавшегося на середине реки двенадцатилетнего сынишку Акмолды. Перепуганный насмерть, он отчаянно кидался то к одному, то к другому берегу, и пока двое джигитов, сорвав с себя одежду, бросились на помощь, он, захлебываясь, обессиленно зовя мать, на глазах у всех исчез под водой…
Потом железной треногой на аркане обшарили дно, вытащили всех четверых. Младшие обвили ручонками шею матери, да так и потопили ее. Несчастная, видно, и крикнуть не успела. Неподалеку нашли и труп старшего.