— Щупайте побыстрее!
Командующий не скрывал своего нетерпения, он хотел знать. От этого зависели его собственные действия, много или мало прольется крови.
Штабные офицеры осторожно переминались с ноги на ногу, молча поглядывали на Суровцева, на Жердина, на тяжелую дверь. Всем разрешили сесть, курить, но все словно забыли… Только Суровцев дымил «козьей ножкой». Он выглядел спокойным, пожалуй, даже равнодушным, и никому не приходило в голову, что, как и все, ждет с великим нетерпением, чтобы сверить свое предположение. Внешне оно было нелепым, противоестественным, однако Суровцев ухватился за него, потому что понял вдруг: правильного решения для противника вообще не существует. В создавшихся условиях он пойдет на крайность, чтоб только поразить себя и других, извлечь из необычного, страшного новое средство и новую возможность…
Мысль эта была неясной. Он отнесся к ней с недоверием, потому что соглашался только с фактами. Предположения принимал обоснованные, эмоции прятал поглубже. Он ценил горячие характеры, но принимал только то, что становилось осязаемым, и только тогда, когда штабные выкладки понятны каждому солдату.
Мысль о том, что немцы не уйдут из Сталинграда, казалась слишком уж нелепой, но освободиться от нее не мог. Смотрел на карту: вот он фронт, Северный Кавказ…
Где противник видит выход?
Суровцев пожимал плечами. Однако в Берлине ищут и примут один из вариантов, который он, Суровцев, считает негодным. Кольцо окружения становится плотнее, внешний фронт отодвигается. Гитлеровскому командованию надо восстановить взломанный фронт. И чтобы справиться с этим, оно постарается задержать под Сталинградом советские армии. Для этого они заставят Паулюса драться в окружении. Но сможет ли противник стабилизировать фронт, лишившись нескольких армий? Если не восстановит и покатится назад, возникнет прямая угроза группе армий «А» на Северном Кавказе. Ее надо будет спешно отводить. А Сталинград, шестая армия? Какую роль станет играть она?
Мысль о том, что гитлеровское командование пойдет на страшную жертву, чтоб только выровнять игру, еще не предстала во всей обнаженности, она лишь коснулась сознания. И отошла, поблекла. Потому что поверить в это было трудно.
Но что же все-таки предпримут?
Конечно, начальник штаба армии мог бы не думать о планах немецкого командования. Армия выполнила главную задачу, она сыграет свою роль до конца. Дальнейшие решения будет принимать не армия… Теперь все будет измеряться масштабами войны. Однако он, Суровцев, не может воевать прижмурившись, он хочет знать определенно и твердо. Сумеет хорошо исполнять свои обязанности только тогда, когда будет ясно видеть всю войну.
Как же все-таки поведет себя противник?
Распахнулась, гулко ударила в стену тяжелая дверь. Вошел начальник разведотдела, строгий, озабоченный, с листом бумаги в руке. Жердин остановился. И хоть было ясно, что удалось расшифровать и сейчас он прочтет, все-таки спросил:
— Ну?..
Начальник разведотдела, точно подчеркивая важность документа, вскинул голову. Он не сказал ни слова, протянул лист бумаги.
Офицеры штаба, словно их потянуло магнитом, подступили ближе. Еще ближе… Окружили тесно. Только полковник Суровцев остался за столом.
Генерал Жердин едва заметно водил головой из стороны в сторону — читал. Потом посмотрел на всех. Тряхнул, хрустко расправив бумагу, спросил:
— Вы тут ничего не напутали? А то — знаю вас…
Начальник разведотдела ответил неожиданно тихим, усталым голосом:
— Все точно, товарищ командующий.
Жердин посмотрел на него долгим вопросительным взглядом, как будто увидел впервые, словно был это незнакомый человек. Никто, кроме близких сотрудников, не знал, как мало спит этот человек и как много работает, собирая по крупицам данные о противнике, анализируя, обобщая… Читая разведданные, мало кто задумывался, как дорого обходятся самые незначительные сведения, как часто приходится платить человеческими жизнями за несколько строк донесения.
Сегодня все получилось легко и просто.
Может быть, теперь все будет легче и проще?
Генерал Жердин молчал, точно делал последнюю прикидку. Кашлянул, поторопил самого себя:
— «Двадцать третьего ноября 1942 года. Совершенно секретно. Радиограмма ОКХ[6]. Копия: группе армий «Б», — Жердин сердито подернул жилистой шеей: — «Мой фюрер!»
И замолчал, как будто чужие, враждебные слова застряли в горле. Еще раз окинул всех взглядом, обернулся к начальнику штаба… Тот по-прежнему сидел за столом, слушал, подняв острый подбородок. Глаза были колкие, неуступчивые, в эту минуту Жердину показалось, что полковник слушает только потому, что слушают все. Он уже знает… Самую суть угадал.