Но если надеяться на Манштейна, не проще ли самому?..
Мгновенно захлестывает жар, а ногам становится холодно. Паулюс закуривает новую сигарету, глотает табачный дым, встает из-за стола и опять садится: прочь сомнения. Прочь!
И зачем сомневаться? Всем ясно: армию надо вывести. Необходимо. Чтобы усилить, стабилизировать фронт по Чиру и тем самым дать возможность отойти армиям с Кавказа.
Неумолимая, железная логика за то, чтобы ударить навстречу Готу, уйти из Сталинграда. Та же самая логика требует уйти с Кавказа. Она диктует свертывать войну.
Уйти из Сталинграда — значит уже сейчас примириться с поражением.
Паулюс ловит себя на мысли, что Гитлер, отдавая приказ оставить Сталинград, уже сейчас должен признать свое поражение.
Не отдаст, не прикажет! Чтобы не уронить себя…
Погубить триста тысяч — чтобы только не уронить…
Паулюс гнал великое сомнение; сейчас, когда танки генерала Гота были в сорока пяти километрах, он хотел верить и надеяться. В больших и малых штабах жарко пылали чугунные печки-времянки, писаря жгли документы. Солдаты в окопах прилаживали новые портянки. Генерал фон Зейдлиц вытряхивал из чемоданов нужные дотоле вещи, швырял в угол книги и белье, письма и памятные сувениры: к черту!
— Ничего лишнего! — кричал он. — Ничего! Только продукты и оружие! Вы слышите? Я приказываю!..
Сквозь морозную ночь по всем дорогам двигались конные упряжки, автомашины и полевые кухни, танки и тягачи. Все на Карповку, на Карповку…
На прорыв.
Бронированный вездеход командующего был заправлен, водители накормлены горячей похлебкой.
Приказ может поступить с минуты на минуту.
Лишь Паулюс допускал что в Берлине не отдадут приказа. Да еще полковник Суровцев. Он горбился над картой с оперативной обстановкой; не отрываясь, крутил из газеты «козью ножку». Чтобы не заслонять карту, не мешать себе, отстранял руки. Пальцы делали привычное дело быстро и ловко, голова с восковым лбом и длинными залысинами склонилась к плечу: хотят вывести армию или влить в нее свежие силы, восстановить прежнее положение?
По скупым сведениям, которые доходили до штаба армии, деблокирующая группировка Гота насчитывала более пятисот танков и самоходных орудий, наши войска с боями отходят… Только что стало известно, что в район прорыва выдвигается вторая гвардейская армия, полностью укомплектованная и усиленная.
Но успеет или не успеет?
Конечно, ослабленные части Сталинградского фронта не смогут долго противостоять стальным дивизиям Гота. Армия генерала Малиновского должна успеть. Надежда только на нее. Дивизии, которые блокируют шестую немецкую армию, своими действиями лишают Паулюса свободы маневра, они затруднят, помешают нанести встречный удар из котла. Но главная роль принадлежит конечно же второй гвардейской армии.
Успеет или не успеет?
Но, как ни странно, полковника Суровцева занимало не только это. Он хотел понять взгляды, настроение, образ мыслей, чтобы предугадать дальнейший ход войны.
Сейчас генерал Гот продвигается на Сталинград с целью деблокировать… Хотят вывести шестую армию или восстановить прежнее положение?
Вопрос казался нелепым. Именно поэтому он, должно быть, не стоит перед командованием шестой армии. В котле не помышляют ничего восстанавливать, задачу сводят к тому, чтобы вырваться из окружения.
В Берлине, вероятно, думают по-другому. Либо у них достаточно сил и они надеются восстановить положение, либо сделают попытку с негодными средствами, по привычке недооценивая русские силы.
Полковник Суровцев понимал, как мала его личная роль в ходе войны, ничего не произойдет и не случится от того, поймет или не поймет. Стратегия войны определяется не в штабе армии. Даже Генеральный штаб, Ставка Верховного Главнокомандования в своих решениях часто исходят не из того, как они мыслят и хотели бы, а как диктуют обстоятельства. Однако влиять на них можно. В зависимости от того, как влияют, они начинают воздействовать уже непосредственно на ход войны, хорошо или плохо.
Чтобы правильно руководить, командовать, надо уметь понимать противника. И не только противника, но и союзников. Надо знать позицию нейтральных государств, их потенциальные возможности, симпатии и антипатии правящих партий и еще многое, о чем люди военные, которые командуют и вроде бы направляют войну, не имеют ни малейшего представления.
Суровцев понимал, что правильность или ошибочность его собственных выводов не повлияет на события под Сталинградом и уж тем более — на дальнейший ход войны, но по привычке, которая стала его натурой, стремился понять противника, разгадать ход чужих мыслей, угадать действия немцев в ближайший период, чтобы принять наиболее верное решение. Ему было неизмеримо труднее, чем в верхах, потому что имел под руками всего лишь армейские данные, полагаться мог только на свое чутье, на свою интуицию. Но может быть, именно это обстоятельство заставляло думать, мыслить особенно напряженно и остро, замечать детали, которых обычно не видят в обилии самых разнообразных материалов и сведений, но которые, если присмотреться к ним, попробовать на ощупь, вернее всего определяют суть дела.