Она включила верхние лампы, и комната осветилась безжалостным больничным светом. Потом, как обычно, пошла мыть руки. Когда она вернулась, я попросил:
- Выключи, я этот свет не люблю.
- Сидите тут в потемках - глаза испортите, - отрезала она.
- Так уютнее.
- Вечно ты интим разводишь, - заметила она досадливо. - Нечего мне тут с вами. Ты что-нибудь приготовил?
- Нет, - я уставился на нее, - тебя не было, я и не знаю что.
- Так всегда: придешь измотанная, а потом торчи у плиты!
- Я помогу. А ты посиди, хочешь я чаю сделаю?
- Вечно эта вода! Сиди уж, все равно ты не знаешь, что надо делать, она рывком открыла холодильник и, прихватив пару свертков, двинулась к выходу: - Дина, чтобы немедленно начала мыть посуду, я тебя жду!
Динка растопырила ладошки и воззрилась на них:
- И чего это мама так ручки любит мыть, объясни мне на милость?
Я улыбнулся и притянул ее за острые плечики. Настроение у меня пошло вниз, стало муторно и... скучно. Я прильнул к Динке, подышал ей носом в ушко тихо, тихо, она посопела мне в щеку и побежала на кухню. Я сел на подоконник с ногами. Окна у нас овальные и огромные, почти во всю стену, а подоконники - широкие плиты пестрого мрамора. Старые Питерские комнаты... На подоконнике сидишь, как "птиц" на жердочке: вокруг сугробы, снежная гора запорошенной школы, а вдалеке, чуть справа, розовый силуэт Андрея Первозванного. Белое на белом. Розовое и белое в ночи... Красота-то какая...
Внезапно дверь распахнулась - в проеме появилась взъерошенная Лена:
- Ты брал мою прихватку?
- Нет.
- А кто же тогда? Ведь соседка не могла! - заметалась Лена по комнате. - Ты и брал, засунул куда-то и забыл! - в ее тоне крепла решимость, глаза засверкали.
- Я правда не трогал. Мы тут себе сидели, - сказал я безнадежно.
- Она мне нужна. Срочно, понимаешь ты это! - Лена вперилась в меня бешеным взглядом и закричала: - У меня там все сгорит!
Я замотал руками как-то глупо, а Лена вылетела в коридор, грохнув дверью.
Бедная Лена... Заботиться о нас, а мы - эгоисты, чем мы в самом деле занимаемся... Она же ребенок, за ней ходить надо, как за ребенком.
- Чем ты тут занимаешься?! - Лена выросла на пороге. - Неужели ты не можешь на стол накрыть?!
- Леночка! - я бросился к ней, - что за суета?
- Что значит "суета"! - с мрачной иронией воскликнула она. - А кто, интересно, за меня все сделает? Ты думаешь, дело в ужине? Мне надо постирать - уже замочено, Дине форму погладить и кухню помыть - наша очередь! - она стремительно бегала по комнате, разбирая вещи. - Ты взгляни, что творится: пыль, все разбросано! Дом на мне, я как козел отпущения!
- Пусть, - бормотал я, - немножко с грязнотцой, зато тихо, хорошо...
- Ничего хорошего!
- Ты отдохнешь... и знаешь, - я обнял ее и поцеловал, - я соскучился по тебе...
- Вадик... - глухо сказала Лена и отодвинула мою руку.
- Угу. Давай Динку уложим и погуляем, а как она уснет, мы с тобой вернемся...
Помедлив, она ответила мне так:
- Как можно дела отложить - надо сделать и то, и это. А потом поздно, я устала, боюсь, нехорошо будет.
Она прятала от меня глаза. Я повернул ее голову ко мне:
- Ты отложи все - вот как просто - и иди ко мне! Трудяга ты моя...
- Оценил? Вы бы без меня пропали!
Видя, что она отмякает, я закивал и засмеялся:
- Пропали, конечно, пропали бы, ты даже не сомневайся!
- Нет, Вадик, нет! - она зорко взглянула на меня. - Вы меня замучили, я ничего не могу - по крайней мере сегодня. А там видно будет! - прибавила она укоризненно и с сильным чувством.
Я растерялся.
- Слушай, я чувствую себя виноватым. Не гневайся, государыня рыбка!
- Вечно ты, Вадик... - Лена улыбнулась с сарказмом, но вдруг резко повернулась ко мне: - Да, ты виноват! Смотри, что получается: я вкалываю на двух работах, прихожу домой и дел невпроворот! А ты советуешь: брось все и иди любовью заниматься. Да еще чувствуешь себя на высоте положения!
- Я не чувствую... - я сделал попытку поймать ее руки.
- Нет, чувствуешь! Я знаю! - выкрикнула Лена убежденно и неожиданно взглянула на меня с таким вызовом, что меня отшатнуло. Ее лицо подурнело, и она не могла сдержать захлеснувшей ее злобы: - Ничего ему больше не надо! Весь на небесах, весь в искусстве! Надоело!! - взревела она и мощно толкнула меня в грудь. - Уже тошнит от всего!
Она пробежала мимо, рывком распахнула форточку, с грохотом захлопнула ее и побежала по комнате, хватая и беспорядочно переставляя всякие предметы. Я остолбенел: в первый раз я видел жену в таком виде.
- Все равно! - опомнившись, заговорила она с тяжелой страстью, - хватит с меня! - она схватила себя двумя руками за голову и зашипела с перекосившимся лицом: - Ничего хорошего... ничего хорошего нет во всей жизни... - Внезапно ее голос осип, и из нее рванул неудержимый поток с рыданием и воем. Я обнял ее, отнес на диван и прилег вместе с ней, крепко прижав к себе. Она билась в моих руках, то принимаясь вырываться, то зарываясь лицом на моей груди, а я все гладил ее, обнимал, гладил, и вот она подняла на меня зареванное лицо, и к своему изумлению я прочитал в нем робость и раскаяние, как если бы она хотела сказать мне что-то необыкновенно важное и сказать как самому родному, лучшему другу.
- Со мной что-то происходит... - лепетала она жалобно, - даже не знаю, как объяснить... - она тряслась, кончик ее носа побелел, и, дергая меня за рубашку, она забормотала: - Однажды я села на автобус, ну просто еду себе, и вдруг у меня сердце остановилось от ужаса, что я прямо сейчас, не сходя с места умру! Именно потому, что еду!
- Что ты говоришь-то?! - вскричал я.
- Со мной такого не бывало! Я перепугалась и на следующей остановке выскочила. А, потом, думаю, надо ехать и села на другой автобус. И почти до метро доехала, как опять началось! - Лена смотрела на меня дикими глазами.
- Что началось?!
- Само накатило. Сначала тошнота и кажется, что может вырвать, а потом чувство - - сейчас я умру! Если сию секунду не выйду!
- Ленка, у тебя нервы расстроены, ты устала! Все пройдет!
Она тихо покачала головой, отрывая и грызя кожу на губах.
- Я потом в метро села, и тут кошмар начался... опять - как обвал - как стена валится, а выйти-то нельзя! Понимаешь - выйти некуда! И знаешь, что сейчас умрешь! И знаешь, что серьезно, без уловок! - в полном отчаянии зарыдала она, а я прижал ее лицо к себе и готов был реветь вместе с ней.
- Я тебя спасу. Тебя любить надо, малышка! - шептал я ей в самые губы.
Она обняла меня за шею, прижалась, размазывая слезы.
- Почему ты раньше не сказала?
- Не знаю... не могла...
- Ну вот! - я расстроился вконец, - зачем скрывать, глупая! Давно это с тобой?
- Да... порядочно.
Мы в испуге смотрели друг на друга.
- Это нервы и хронический недосып.
- Я чувствую, что это не усталость, - она задумчиво взглянула на меня. - ...что-то другое...
- Что, скажи мне?
- Я не знаю.
- Так как же ты знаешь, что это не усталость?
Ее лицо медленно темнело. Она молчала, несколько мгновений размышляя, потом не говоря ни слова оглядела меня отрешенно, отвела глаза.
- ...Нет... не знаю я, - развела мои руки и принялась прибирать на столе. Я пытался дознаться, что она думает, все было напрасно - Лена захлопнулась, как будто испугавшись своей внезапной откровенности. Лицо ее было смущенно, и чувствовалось, что она, кажется, боится продолжать этот разговор. Не обращая на меня внимания, она занялась своими делами. Грустно прошел вечер. Динка ничего не заметила, не считая того, что мама, как обычно, "не в настроении".
На следующий день я сделал попытку поговорить с ней.
- Слушай, вот вчера... словом я хотел спросить, что это было? - я вопросительно уставился на нее. - Ты сказала, что это не усталость...
- Кто сказал?
- Ты сказала.
Лена пристально посмотрела на меня, сухо и сатирически усмехнулась:
- Что ты хочешь?
- Я хочу... я... - повторил я, как баран, - я просто узнать хочу.
- Ах, узнать?! - глаза ее вспыхнули, - интересуешься, что да как! Препарируй меня, посмотри, что внутри! Ты думаешь, тебе все можно?!
- Я не думаю...
Видно было, что злоба то подавлялась, то разгоралась в ней с новой силой, и она не может с этим совладать.