Гораздо больше раннего допроса меня поразил сам факт прибытия органов безопасности по мою душу. Я почувствовал, что игра с Э-прибором потихоньку заходит слишком далеко. Я все больше погружался в зыбкую трясину имперского розыскного делопроизводства и рисковал утонуть там с головой.
— Молчишь, значит, собака! — сказал мой грозный собеседник, подходя ближе. — Ну ничего, скоро ты у меня заговоришь, как миленький.
Он встал передо мной и я сумел разглядеть его получше. У него был большой красный нос и маленькие хитрые глаза. И вообще, весь он был большой и широкий, как бочка.
— Почему молчу? — спросил я удивленно. — Я все готов рассказать. Только с кем честь имею беседовать, поясните, пожалуйста.
Вежливая речь, надо признать, его чуточку обескуражила. Глаза прищурились, оценивая меня по-новому. Видимо, не зная, кто перед ним, он на всякий случай решил перестраховаться.
— Говор у тебя странный, ненашенский, — сказал он. — Но если настаиваешь, изволь, голубчик. Величают меня Яков Вестинин, я есть экспедитор Тайной экспедиции. Теперь ты представься да расскажи все о себе, коли обещал.
Микс из лжи и правды всегда убедительнее сплошного вранья. Поэтому я решил прекратить любые заигрывания с представителем власти и состряпать удобоваримую байку.
— Зовут меня Виктор Стоиков, — представился я, чуть поклонившись. — По профессии учитель, проживаю в Московской обл…, вернее, губернии. В столицу приехал по…
Я хотел сказать: «полюбоваться красотами», но вовремя сообразил, что в те времена туристические поездки еще не были в моде. Вряд ли простой учитель мог приехать в Санкт-Петербург из праздного любопытства. Поэтому я закончил объяснение настоящей неприкрытой ложью:
— В столицу приехал по личным делам.
— Как-то ты диковинно выражаешься, Виктор, — поморщился Вестинин, поняв, что перед ним птица невысокого полета и со мной можно не церемониться. — Не по-нашему, говорю же. Я же говорю, соглядатай заморский. А что за личные дела такие?
При этом он доверительно подмигнул, мол, давай, не стесняйся, выкладывай всё начистоту.
Я стыдливо замялся.
— Не могу сказать, ваше благородие. Тайные дела, амурные, так сказать. Честь дамы не смею замарать.
Вестинин понятливо кивнул.
— Это другое дело, Виктор. Это совсем другое дело. Только вот знаешь что?
Он положил мне руку на плечо и остро поглядел в глаза. Я понял, что вскоре получу самые исчерпывающие сведения о методах проведения допросов в павловские времена. И мне лично эти методы могут совсем не понравиться.
— Ты знаешь, что я единственный человек, которому ты можешь все рассказать о твоих кобелиных похождениях?! — заорал вдруг экспедитор, так что я вздрогнул от неожиданности. — И если ты этого сейчас не сделаешь, то вскоре вообще пожалеешь, что приперся в столицу!
Писарь ухмыльнулся и наклонил голову еще ниже к столу. Отсюда я заключил, что передо мной разыгрывается нешуточный розыскной моноспектакль.
Покачав головой, Вестинин скорбно опустил лицо вниз, так что его закрыли длинные пряди парика и продолжил уже тихим голосом:
— Ты можешь положиться на меня, Виктор. Я буду нем, как могила. Давай, поведай мне все без утайки, словно старинному другу.
— Эм-м, — смущенно ответил я. — Даже и не знаю, как быть…
Царев следователь резко поднял голову и ожег меня огненным взглядом. Его глаза вдруг стали большими и яростными и он снова завопил:
— А может, ты еще объяснишь мне, тупому ослу, каким образом в твоей липовой паспортной бумаге указан адрес проживания: «Санкт-Петербург, улица Ленина, 13»? Что это за улица такая неведомая?
От криков изо рта у него брызгала слюна.
— А это так, рисуночки всяческие, — беспомощно ответил я, не зная, что сказать. — Не обращайте внимания, это мой племянник баловался.
Вестинин снова доверительно кивнул и похлопал меня по плечу.
— Верю, Виктор, я тебе верю. Как самому себе. Ты человек добрый и открытый, не соврешь. Не то что эти сволочи, казнокрады и лихоимцы. А почему на паспорте герб империи, не пояснишь? Славные рисуночки твой племянник малюет. Может и мне как-нибудь наваяет?
— Он сейчас не может, — ответил я, покраснев. — Рука приболела.
— Вот эта? — участливо спросил Вестинин и указал на мою правую руку. — А что такое? Али хворь какая приключилась?
— Отморозил немного, — ответил я, опасаясь, что он сейчас сломает мою собственную конечность. — Но как только он выздоровеет, обязательно вам нарисует.
— Обещаешь? — с надеждой спросил Вестинин и я кивнул, загипнотизированный блеском его глаз. — Не обманешь ведь?
— Зуб даю, — ответил я и впрямь хотел показать свою челюсть, но Вестинин безнадежно отошел и уселся за стол. Да еще и лицо руками прикрыл, будто горе какое случилось. Писарь остановился строчить на бумаге и отложил перо в сторону.
— Ох, что же вы за люди такие? — спросил экспедитор сквозь пальцы. — Что же вы за сволочи, а? Что вы изворачиваетесь и пресмыкаетесь, как гадюки подколодные? Ведь знаешь же ты, собака, пес шелудивый, скотина, что это преступление тяжкое, измываться над государевыми знаками и изображать их без разрешения! Ан нет, полез туда же! Ты знаешь, что уже за одно это тебя можно уже сейчас в колодки обуть и отправить в Сибирь? Признайся уже в своих преступных умыслах, в том, что сделал по незнанию и, может быть, получишь снисхождение.
Поначалу он говорил тихо, но с каждой секундой приходил во все большее негодование и под конец снова сорвался на крик. Писарь снова принялся со скрипом водить пером по бумаге.
Вестинин взял смартфон и нажал кнопку. Экран ярко загорелся в полумраке комнаты.
— Это что за бесовский прибор? — спросил он, перекрестясь. — Ты, ко всему прочему, еще и колдун, оказывается? Что за буквы и цифры здесь такие? Заклинания богопротивные?
Ну вот, вроде бы конец восемнадцатого века, по Европе победно шагает просвещение, а чиновник толкует со мной о чародействе. Эх, много времени еще должно пройти, прежде чем служилые люди перестанут верить в магию и волшебство.
— Ты знаешь, что с тобой сделают, если узнают, что ты наводил порчу против царской особы? — снова тихо спросил он. — Сдерут шкуру и сварят в котле с кипящим маслом. Понимаешь ли ты это, дурень? Ведь по-хорошему тебя прошу, расскажи про себя все по порядку. Кстати, зачем на бумагах будущие годы написал? Пророка и мага из себя вылепил?
— Да я, собственно… — начал было я, но Вестинин махнул рукой.
— Эх, по глазам вижу, врешь, собака. Давай, Гриша, вызывай конвой. Пусть везут его в Секретный дом к Макарычу.
— Думаешь, он захочет на него глянуть? — с сомнением спросил писарь.
— Если времени хватит, обязательно глянет. Что ты, Макарыча не знаешь, что ли? — ответил Вестинин и зевнул. — Давай, отдай его, после поговорим, в казематах он быстро все расскажет. А нам в Сенат надо, поехали.
Сзади появился сонный солдат и вывел меня на улицу. Там уже стояла карета с кучером и двумя конвоирами на подмостках. Небо быстро светлело, предвещая скорый рассвет.
Солдат передал мои вещи одному из конвоиров. Меня усадили в карету, обращаясь, как с бессловесным бараном. Солдат снаружи спросил у конвоира:
— Ну как, трудяги, давно спали?
Сначала конвоиры молчали и я решил, что они не ответят, потом кто-то сказал:
— В прошлом году.
— О, так это совсем недавно, — заметил солдат. — Я уж совсем забыл, что это такое.
Снова помолчали, затем другой конвоир ответил:
— У тебя же на щеке полоса от подушки.
Солдат громко почесал щетину и сказал:
— Это меня блоха укусила.
Я почесал руку и понял, что ночью клопы тоже попили мою кровушку. А еще я заметил, что дверцы кареты не заперты, причем с обеих сторон.
— Долго он еще будет медлить? — спросил первый конвоир. — Притомился я ждать.