Ш м а у с. Привет, Михаил Никитович.
Ч и ж о в (входит). Вам, Михаил Никитич, два письма: одно — из столицы, другое — из Сибири.
Ч е л н о к о в. Благодарю. (Берет письма, уходит.)
Ч и ж о в. А сейчас (показывает пакет под сургучом) порадуем Ивана Ивановича столичным письмецом. (Подмигивает Шмаусу и уходит в кабинет Калмыкова.)
Женя продолжает играть. Шмаус поднялся, поцеловал руку у Жени и тоже уходит в кабинет Калмыкова. Со второго этажа спускается Елизавета Федоровна.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Удивляюсь. Одна и так весела.
Ж е н я. Сейчас только здесь был Ганс Францевич.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а (в сторону, крестясь). Слава богу. Наконец-то, кажется, образумилась. (Жене.) А я думала, ты с этим ветрогоном резвишься здесь.
Ж е н я. Ну, что вы, тетенька: вначале Павлом Петровичем меня попрекали, а сейчас вот — Михаилом Никитичем.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Михаил Никитич — человек странный, а господин Аносов груб и невоспитан.
Ж е н я. Господин Аносов — инженер, тетенька.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Великое дело — инженер! Мало ли их вышло, инженеров, из холопов по слабости покойного государя. Увидишь, как скоро Ганс Францевич свою фабрику откроет. Будешь жить за ним, как у Христа за пазухой.
Ж е н я. У меня к нему сердце не лежит. Не могу я так.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Вздор говоришь, милая. Тетя больше знает, что ты можешь и чего не можешь. Да где ты еще найдешь себе такую партию? Приданого-то за тобой никакого. Думаешь, господин Аносов тебе счастье составит? Он сам гол, как сокол: ни денег, ни звания, ни чина, одна лишь гордость — пустейший человек.
К а л м ы к о в (входит). Нил говорил, что Михаил Никитич здесь.
Ж е н я. Он у себя, читает письма.
К а л м ы к о в. Попроси его, Женя, не отлучаться из дома.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Откуда надобность такая?
К а л м ы к о в. Фантазеры эти меня изведут, наобещали в столицу всякой всячины: и графит, и булат, и чорта с рогами. Не знаю, как и выкрутиться.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Ганса Францевича проси на помощь.
К а л м ы к о в. Он у меня. Но он не знает, чем помочь.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Но как же господин министр мог положиться во всем на бунтаря да на мужика?
К а л м ы к о в. Ах, матушка моя, да ведь Челноков — князь; жил в столице, значит, имеет связи. Там даже радуются, что он таким усердием пытается искупить свою вину перед государем. Обещают выхлопотать ему свидание с семьей.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. И пусть бы ехал восвояси.
К а л м ы к о в. Я опасаюсь, как бы он ревизии не потребовал.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. Ты, Жан, сам на себя беду кличешь.
К а л м ы к о в. Тебе, Лизанька, надо быть с ним более любезной.
Уходит к себе.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а (подумав). Чего доброго, он может разрушить все наши планы. Любопытно, что там? (Уходит в кабинет Калмыкова.)
Входит Александр.
А л е к с а н д р. Где дядюшка, сестрица?
Ж е н я. Письмо читает из Петербурга.
А л е к с а н д р (заглянув в дверь). Должно быть, интересное. (Уходит в кабинет Калмыкова.)
Входит Аносов.
А н о с о в. Женя, здравствуй!
Ж е н я. Боже мой, Павлуша! (Бежит к нему, Аносов целует ей руки.) А Михаил Никитич говорил, что ты нескоро вернешься.
А н о с о в. Соскучился по тебе, Женя.
Ж е н я. Ты так не мог скучать, как я здесь. Мне о многом хочется поговорить с тобой, Павлуша. Столько новостей! Сегодня вечером обязательно приходи к нам в сад, будем провожать осень.
А н о с о в. Но это будет неприятно Елизавете Федоровне.
Ж е н я. Ну и пусть. Мы с ней, кажется, поссорились.
А н о с о в. А зачем же ссориться?
Ж е н я. Михаил Никитич меня этому научил.
А н о с о в (смеется). Он тебя и драться научит.
Ж е н я. Он обещал мне свою помощь. Мне стало так легко. (Берет Аносова и кружится с ним.) Совсем легко.
Входит Елизавета Федоровна. Женя отступила от Аносова.
Е л и з а в е т а Ф е д о р о в н а. И Павел Петрович у нас! Здравствуйте. (Аносов кланяется. Елизавета Федоровна поднялась на ступеньки лестницы.) Женя, распорядись об обеде. Ганс Францевич будет у нас.