Сначала смеялись люди над бабушкой — дурочкой считали, а сейчас уважать начинают. Лома мы собрали уже 24 тонны, 850 рублей за него получили. Долго думали, куда их издержать. Каждому своё хотелось — кому книжек интересных купить, кому в кино билеты, а кому и проесть напросто. Спасибо дядя Дима, сын бабушкин, на ум навёл. «Вы, говорит, ребята, на эти деньги подарки раненым бойцам купите, да сами и отвезите в госпиталь». Что тут было только! Ведь всем охота в госпитале побывать.
Команда у нас растёт. Сейчас уже человек около двадцати, есть и маленькие и большие. Кто от товарищей узнает, кто в газете прочитал, все записываться бегут. Правда, нет у нас колеса сигнального, как в кинокартине, красных звёздочек на заборах мы не ставим и собрания проводим не на чердаке, а у бабушки во дворе или в красном уголке продснаба, но всё-таки интересно.
Ну ладно, хватит сегодня, теперь я тебе в каждом письме буду про команду рассказывать. Скорей бы дни проходили, скорей бы в госпиталь ехать! Я давно уже готова, давно и кисеты вышила в подарок раненым бойцам.
Пиши, папа, чаще. Мы с мамой так от тебя всегда писем ждём. Передай от меня своим боевым товарищам мой тимуровский привет. Скажи, что мы, тимуровцы команды бабушки Рычковой, будем стараться больше лома собирать, чтобы больше вам снарядов рабочие приготовили.
Будь здоров! Целую тебя крепко. Твоя дочь Рита».
Поставив точку, Рита перечитала письмо, нет ли ошибок. Задумалась над тем, как пишется слово «раненый» с одним «н» или с двумя? Решила оставить одно, вложила листок в конверт, запечатала его и чётко надписала адрес полевой почты.
— Скорей, Юрка, скорей, сейчас баба Шура придёт, — торопит Петя товарища.
— А ты не торопи, забудем что-нибудь, — деловито отвечает Юрий, укладывая в красный шёлковый кисет аккуратно сложенный вчетверо носовой платок, листки почтовой бумаги, карандаш, одеколон, мыло и затягивая золотистый шнур.
Он, Юрий, никогда не спешит, делает всё серьёзно, по-взрослому. Говорит тоже взрослым, рассудительным тоном. И глаза у него серьёзные, чёрные, большие, опушённые длинными ресницами. Петя недовольно шмыгает носом, усеянным светлыми веснушками, недовольно косится на Юрку.
— Не торопи! — а что баба Шура скажет?
— Ну, как, всё готово?
Бабушка на ходу расправляет подоткнутую юбку, завёрнутые рукава кофты, затягивает на голове платок. От её полных рук, от платья пахнет парным коровьим молоком, свежим сеном и осенним воздухом.
— Ну, час поздний, пора и до дому, если всё сделано. Завтра приходите раньше. Ты смотри, капитан, чтобы все в сборе были.
— Ладно, баба Шура, ладно, — говорит Петя. — Все придут аккуратно.
Рита уснула сразу и крепко, по-детски, без снов. Но вдруг ей приснился большой-большой грузовик. Он мчался по улице, фырча и поднимая целые облака пыли. Ребята из кузова махали Рите руками, что-то кричали, а она бежала, спотыкалась и падала. Сердце стучало. Дышать было трудно. Грузовик уходил всё дальше и дальше.
Девочка проснулась в слезах. Лучи осеннего ясного рассвета пробивались сквозь кружево акаций, заглядывали в окна, ложились на пол розовой сеткой. Рита вздохнула с облегчением: кажется рано.
Неслышно, чтобы не разбудить маму, она проскользнула к комоду, посмотрела на папины карманные часы. Было пятнадцать минут восьмого. Отъезд назначен на девять. А вдруг она ослышалась и спутала что-нибудь? Или может быть бабушка передумала: машина пойдёт раньше? Вспомнился сон, и девочка торопливо натянула платье, чулки, торопливо умылась В сенях, в темноте нащупала холодную скользкую бутылку с молоком, сунула её в мешочек вместе с куском хлеба. Вспомнила, что не причесалась, и, чуть не плача от досады, начала расплетать косички.
Через несколько минут Рита сидела на ступеньке крыльца у бабушки. Берёзы шепталась, роняли позолоченные листья. Бабушка Шура прошла мимо, позванивая подойником.
— Не спится? — усмехнулась она, — ну, что ж, сиди, жди.
У калитки послышались чьи-то шаги..
— Как ты думаешь, Юрка, мы первые или нет? — послышался Петин голос.
— Конечно, первые, — убеждённо ответил Юрка.
— Расхвастались тоже — первые. Не хотите быть вторыми? — расхохоталась Рита.
Ребята долго и дружно смеялись.
Наконец-то подарки уложены, грузовик нетерпеливо пофыркивает.
— По местам, ребята! — командует Петя, и ребята дружно карабкаются по стенкам кузова.
— Ну, всё что ли? Держитесь крепко, не вывалитесь. — Бабушка строго осматривает всех и усаживается в кабинку.
— Какая сегодня баба Шура нарядная!
— Даже свой праздничный полушалок надела, — шепчутся девочки.
— Ну, а мы-то ведь тоже. Смотрите — Назифа в шёлковом платье, у Ритки новые ленты, Бориска и тот принарядился.
Машина даёт предостерегающий гудок и вырывается из переулка на широкую улицу. Навстречу бегут дома, потом жёлтые поля. Над пустынной полевой дорогой звенит тимуровская песня:
Старые тополи протягивают ветки в открытые окна второго этажа. Тишиной заполнены белые, пропахшие лекарствами палаты. Только иногда с улицы доносятся отрывки чьих-то разговоров, весёлое тарахтенье автомашины. Выздоравливающие раненые часами просиживают у открытых окон, рассматривая прохожих, изредка обмениваясь замечаниями.
Сегодня необычный слух пришёл нежданно. Говорят, будто в госпиталь приехали в гости ребята, а с ними бабушка. Слух пришёл из палаты № 5, из той, что ближе всех расположена к воротам. Некоторые бойцы уверяли, что собственными глазами видели, как во двор въехала машина, как с неё спускались весёлые, шумливые ребята, а из кабинки выходила бабушка. Одни не верили, другие удивлялись, но все одинаково с нетерпением ждали, что будет дальше.
В кабинете политрука шли последние приготовления. Бабушка надевала чистый халат.
— Ой, баба Шура, как вы на доктора походите сейчас, — крикнула Рита.
— Скажешь! Не только на доктора, а даже на профессора. Недаром я командир у вас, — самодовольно засмеялась бабушка, завязывая рукава халата. — А вы где пропадаете? С подарками надо итти, а их и след простыл.
— А мы в палатах были, баба Шура. Ох, как раненых жалко.
Бабушка посмотрела на Риту и сказала строго, внушительно:
— Ну, слёзы не распускать. Им и без наших слёз не легко. Мы ободрять их должны, а вы…
— Идёмте, Александра Петровна, всё готово, — обратился к ней политрук.
— Есть, товарищ начальник! — бодро отчеканила бабушка. — Ну, команда, забирайте подарки и — в палаты.
Коридоры наполнились непривычным сдержанным топотом ребячьих шагов. Ясноглазые ребята входили в палаты, внося с собой тёплую улыбку, ласковое слово.
У каждой койки появились они, разговаривали, писали на клочках бумаги свои адреса.
— Сколько тебе лет?
— Шесть.
— А зовут-то как?
— Боря.
Боец улыбнулся, может быть, впервые за дни ранения.
— Ах ты Боря, Боря, какой же ты молодец, что приехал сюда. — И уже в задумчивости добавил, обращаясь к соседу по койке: — У меня такой же хлопец есть. А может и нет уже… если фашисты расправились. Такой же беленький и будто похож.
Он отцовски ласково смотрел на задорную рожицу Бори. Бабушка весело сверкнула очками:
— Ну, Борис, спой-ка песню.