На ужин я сделала себе сэндвич с вареным яйцом, с большим количеством майонеза и соли, и устроилась за столом, дочитывая газету. Наверное я увлеклась больше, чем думала, потому что, когда зазвонил телефон, я с перепугу уронила сэндвич. Схватила трубку, сердце колотилось, будто над ухом выстрелили из пистолета. Если это окажется репортер, сразу отключусь.
— Да.
— Эй.
— О, черт. Гай, это ты? Ты напугал меня до смерти. — Я наклонилась и подобрала остатки сэндвича, запихнув в рот корочку и облизывая пальцы. На полу остался майонез, но займусь им позже.
— Да, это я. Как дела? Я пытался недавно позвонить, но, наверное, тебя не было.
— Слава богу, ты позвонил. Я только что была у вашего дома, но никто не ответил на звонок. Что происходит?
— Мы только что закончили обедать. Ты видела новости?
— У меня газета перед носом.
— Не очень хорошо, да?
— Не так уж плохо, — сказала я, надеясь подбодрить его. — Похоже, кто-то уделяет тебе пристальное внимание.
— Я тоже так думаю.
— С тобой все в порядке? Питер звонил днем. Он пытался дозвониться до тебя, но попадал на автоответчик. Ты получил его сообщение?
— Нет, но как я мог? Все здесь злятся на меня. Они думают, что это я проинформировал газету, старался привлечь внимание. Тут планируется собрание, когда вернется Донован. Он будет занят до девяти. От этой задержки мне тошно. Напоминает старые времена: «Погоди, вот папа придет домой и выдаст тебе по полной».
Я улыбнулась. — Хочешь, я тебя заберу? Я могу приехать через пятнадцать минут.
— Да нет, не знаю, чего я хочу. Я бы рад убраться отсюда, но не хочу уезжать при сложившемся положении вещей.
— Почему нет? Хуже не будет. Кто бы ни выдал информацию, он заставил ее выглядеть так плохо, как только возможно. Если бы утечка исходила от тебя, все было бы по-другому.
— Как бы я это сделал? Ты не можешь заставить правду выглядеть по-другому.
— Конечно, можешь. Это называется политикой.
— Да, но я делал все эти вещи. Это просто расплата для меня. Я говорил, что был плохим. По крайней мере, теперь ты знаешь самое плохое.
— Ой, перестань. Мне до этого нет дела. Сейчас я хочу вытащить тебя оттуда.
— Хочешь нанести визит? Я могу сбежать на несколько минут. Джек с Беннетом внизу, а Кристи в офисе, просматривает какие-то старые папины бумаги.
— Конечно. Я приеду. Что мне делать? Позвонить у ворот?
— Нет, не надо. Я встречу тебя на Волф Ран Роуд. Если боковая калитка закрыта, перелезу через стену. Я эксперт по сбеганию из дома. В юности я все время это делал. И так умудрился попасть во все те неприятности.
— Почему бы тебе не захватить свой рюкзак, и я увезу тебя. Отвезу тебя в Марселлу и ты сможешь нанять адвоката, чтобы блюсти с этого времени твои интересы.
— Не искушай меня. Сейчас, все, что мне нужно, это цивилизованный разговор. Остановись в маленькой роще, напротив калитки. Я выйду через пятнадцать минут.
Я потратила несколько минут на наведение порядка в кухне, потом переоделась в джинсы, темную рубашку и кроссовки.
Вечерний воздух казался необычно теплым, но я хотела быть готовой к ночным маневрам, если понадобится. Подъехав к усадьбе Малеков, я быстро развернулась у главных ворот. Теперь там были еще две съемочные группы, и сборище напоминало пикетирование здания тюрьмы. Были включены прожекторы, и мужчина с микрофоном говорил прямо в камеру, делая жесты в сторону дома. Я увидела темноволосую корреспондентку, но она меня не заметила. Кажется, она просила прикурить у бедного, ничего не подозревающего «источника».
Я проехала вдоль стены, свернув налево, на Волф Ран. Заметила калитку, темное пятно на ровной поверхности стены. Я остановилась через дорогу, гравий хрустел под колесами. Выключила мотор и сидела, слушая постукивание горячего металла и бормотание ветра.
На этой части дороги не было фонарей. Высокое вечернее небо было чистым, но луна уменьшилась почти до лучины, слабая серебряная завитушка на звездном небе. Пыль в воздухе была мелкой, как туман. В обтекающем свете дорога была тусклой, светло-серой.
Оштукатуренная стена, окружающая усадьбу Малеков, потеряла свой розовый глянец и простиралась теперь как призрачная, тускло-белая полоса. Июнь и июль были традиционно сухими, и ветра с Санта Аны ассоциировались у меня с концом лета — поздний август, ранний сентябрь, когда опасность пожаров была максимальной. Годами январь был дождливым сезоном, две недели дождей, которые, как мы надеялись, выполнят нашу ежегодную квоту. И вот, пожалуйста, сухой ветер шелестит верхушками деревьев. Наклоны и колыхание веток создавали тихую ночную музыку, сопровождавшуюся постукиванием засохших пальмовых листьев. К утру улицы будут замусорены сухими листьями и маленькими скелетиками сломанных веток.
Калитка беззвучно открылась и появился Гай, с опущенной головой. На нем была темная куртка, кулаки в карманах, как будто он замерз. Я потянулась и отперла дверь с пассажирской стороны. Он скользнул на сиденье и аккуратно закрыл дверцу.
— Эй. Спасибо, что приехала. Я думал, что рехнусь без дружеского лица. Я бы позвонил раньше, но они наблюдали за мной, как ястребы.
— Без проблем. Не знаю, почему бы тебе не сбежать, пока возможно.
— Я сбегу. Завтра. Или, может, послезавтра. Я говорил, у нас сегодня будет собрание, чтобы обсудить некоторые вещи.
— Я думала, вы уже поговорили.
— Ну, поговорили. Говорим. Стоит мне повернуться, у нас еще один разговор.
— Это потому, что ты еще не подчинился.
— Думаю, что так. — Он улыбнулся. Его напряжение было заразительным, и, могу поклясться, что от него пахло алкоголем. Я обнаружила, что скрестила руки и положила ногу на ногу, как будто хотела защититься.
— Я чувствую себя так, как будто у нас интрижка, — сказала я.
— Я тоже. Когда-то я встречался здесь с девушками, в старые дни, когда меня запирали дома.
Я перелезал через стену, и мы занимались сексом на заднем сиденье машины. Опасность придавала остроты. Большинство из них казалось более интересными, чем они были.
— Я знаю, что это не мое дело, но ты пил?
Он повернулся и посмотрел в окно, пожав плечами.
— Выпил пару рюмок вчера вечером, до того, как случилось это дерьмо. Не знаю, что на меня нашло. Не пойми меня неправильно — они поначалу отнеслись ко мне хорошо, но видно было, что они нервничают, и я тоже. Стыдно признаться, но алкоголь помог. Он смягчил нас и облегчил разговор. Сегодня было почти то же самое, кроме того, что у всех было другое настроение. Наступил час коктейлей и эти ребята показали себя.
— Беннет и его мартини.
— Точно. Я понял, что это для меня единственная возможность. Питер бы меня не одобрил, но я не мог ничего сделать. Я чувствую, как скатываюсь на старый путь.
— Что ты думаешь о Кристи?
— Она была мила. Мне она понравилась. Меня удивило, сколько веса набрал Беннет, но Джек кажется таким же, до сих пор сходит с ума от гольфа. И Донован не изменился.
— Что они тебе сказали?
— Ну, мы поговорили о деньгах, о чем же еще? Я имею в виду, тема всплыла. Как сказал Донован, мы не можем это игнорировать. Это как большое темное облако, нависающее над нами. Я думаю, нам всем было неудобно, с самого начала.
— Вы решили что-нибудь?
— Ну, нет. Ничего особенного. Сначала, думаю, им было интересно узнать мою позицию. Теперь, что бы я ни сказал, все сразу набрасываются. По правде, я забыл, какие они.
— Какими они тебе кажутся?
— Сердитыми. В глубине души они разозлены. Я чувствую, как во мне тоже поднимается злость. Все, что я могу, удерживать на ней крышку.
— Зачем? Почему не взорваться? Эти трое точно не стесняются.
— Я знаю, но если я сорвусь, будет только хуже. Я пытаюсь доказать им, что я изменился, и обнаруживаю, что испытываю такие же чувства, как раньше. Мне хочется бить лампы, швырять стулья в окно, напиться, или что-то вроде этого.
— Это, должно быть, испытание.