— Я и говорю. Буквально. Все, о чем я могу думать, что это своего рода испытание моей веры.
— Ой, нет. Это может быть испытанием твоего терпения, но не твоей веры в Бога.
Он покачал головой, сложив руки между коленей.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом. Это меня так напрягает, что я могу пукнуть.
Я засмеялась и сменила тему. Мы немного поговорили о чем-то незначительном.
Это сидение в машине напомнило мне свидания в старших классах, где единственной возможностью уединения было оставаться за закрытыми дверями машины какого-нибудь парня. В холодные вечера стекла запотевали, даже если мы только разговаривали. В теплые вечера, как этот, мы сидели с открытыми окнами, настроив приемник на какую-нибудь рок-н-ролльную станцию. Это был Элвис или Битлс, неуклюжие движения и сексуальное напряжение. Я даже сейчас не помню, о чем мы говорили, эти ребята и я. Возможно, ни о чем. Возможно, мы пили ворованное пиво, курили травку и думали о невероятном величии жизни.
— И что еще там происходит? Кроме бесконечных собраний? — спросила я.
Я не могла удержаться, чтобы не вернуться к этой теме, как от расковыривания заусеницы.
Видимо, Гай тоже не мог удержаться, потому что мы оба чувствовали, что будет правильным вернуться к теме снова.
В этот раз он улыбался и его тон казался легче.
— Хорошо было увидеть дом. Я нашел мамины письма и читал их сегодня. Она единственная, о ком я скучал. Остальные ничего не значат.
— Не хочу сказать, что я тебе говорила об этом, но я это предсказывала.
— Я знаю, я знаю. Я думал, что мы сможем сесть, как взрослые, и прояснить старые дела, но этого не случилось. Интересно, это во мне какой-то дефект, потому что, все, что я делаю, оборачивается плохо. Что бы я ни сказал, кажется неправильным, понимаешь? Они смотрят на меня, как будто я говорю на непонятном языке, а потом обмениваются взглядами.
— О, это я знаю. Джек и Беннет все время так делают.
— Это еще ничего, но есть кое-что похуже.
— Что?
— Даже не знаю, как описать. Что-то под поверхностью. Что-то промелькнет, и никто не реагирует, тогда я начинаю сомневаться в своих умственных способностях. Может, я просто дурак, и они тут ни при чем.
— Приведи пример.
— Ну, когда я сказал, что хотел бы дать что-то церкви? Я честно не хочу денег для себя. Серьезно. Но Юбилейная Евангельская церковь спасла мне жизнь, и я хочу чем-то отплатить. По мне, это не кажется неправильным. А ты как думаешь?
— Мне тоже не кажется.
— Я это сказал, и они начали демонстрацию силы. Беннет стал говорить, что это несправедливо. Ты знаешь, как он говорит, немножко напыщенно.
— Наша семья никогда не была религиозной. Папа работал для блага всех нас, а не для выгоды какой-то церкви, о которой он никогда не слышал.
Он сказал это совершенно рациональным тоном, и скоро я начал сомневаться, правильно ли поступаю. Может быть, правы они, а мои ценности ничего не стоят.
— Конечно они правы. Они хотят, чтобы ты отказался от всех требований, тогда они смогут разделить твою долю между собой. Они прекрасно знают, что тебе положена четверть наследства. Что ты с ней сделаешь, их не касается.
— Но как получается, что я становлюсь мишенью для всей их злости?
— Гай, перестань. Не надо. Ты это говоришь уже третий раз. Не надо винить себя. Эти игры явно шли все годы. Наверное, ты из-за этого и ушел. Клянусь, они вели себя так же еще до твоего появления.
— Ты думаешь, я должен уйти?
— Ну конечно, я так думаю. Я все время это повторяю. Ты не должен терпеть их издевательства. Я думаю, тебе надо убраться подальше отсюда, пока есть возможность.
— Я бы не назвал это «издевательством».
— Потому что ты к этому привык. И не уходи в сторону. Твои браться не изменятся. И если кто-то проиграет, то это будешь ты.
— Может быть. Я не знаю. Я просто чувствую, что должен остаться, если зашел так далеко.
Если я сбегу, мы никогда не найдем возможности со всем разобраться.
— Я говорю, а ты не слушаешь, но пожалуйста, пожалуйста, не соглашайся ни на что, прежде чем не поговоришь с адвокатом.
— Ладно.
— Обещай мне.
— Клянусь. Ну, мне нужно идти, пока никто не заметил, что меня нет.
— Гай, тебе не шестнадцать. Тебе сорок три года. Сиди здесь, если хочешь. Ты можешь отсутствовать всю ночь. Тоже мне, проблема. Ты взрослый.
Он засмеялся.
— Я чувствую, будто мне шестнадцать. А ты хорошенькая.
Он быстро наклонился и коснулся губами моей щеки. Я почувствовала мягкое прикосновение его волос и запах одеколона.
Он сказал: — Пока и спасибо.
Прежде чем я успела ответить, Гай вышел из машины и пошел к калитке, согнув плечи против ветра. Он повернулся, помахал мне, и его поглотила темнота.
Больше я никогда его не видела.
Глава 13
Гай Малек был убит во вторник ночью, но я не знала об этом до второй половины дня среды.
Я провела большую часть дня в суде, сидя на слушании дела человека, которого обвиняли в хищении. Я не была связана с делом — полицейские, работавшие под прикрытием, разоблачили его после семи месяцев трудной работы — но за несколько лет до этого я короткое время вела за ним наблюдение по просьбе его жены. Она подозревала, что он ей изменяет, но не была уверена, с кем. Вышло так, что у него была интрижка с ее сестрой, и она прекратила отношения с обоими. Мужик был нечестен до мозга костей, и мне было приятно наблюдать, как правовая система взяла его в оборот. Я часто жалуюсь на недостаток справедливости в этом мире, но испытываю глубокое удовлетворение, когда процесс наконец-то работает, как положено.
Когда я вернулась в офис, меня ждало сообщение от Таши. Я заметила, что она оставила номер Малеков. Позвонила, ожидая, что трубку снимет Мирна. Вместо этого ответила Таша, как будто отвечать на звонки было ее работой. Как только я ее услышала, я поняла, как меня раздражало то, что она уехала из города, как только Гай приехал. Если б она делала свою работу, то, возможно, смогла бы удержать семью от их кампании давления и угроз.
Я сразу взяла быка за рога.
— Ну, наконец-то, вернулась как раз вовремя. Ты хоть слышала, что происходит? Черт знает что. Ну, наверное, слышала, иначе тебя бы здесь не было. Если честно, я обожаю Гая, но остальных просто не выношу…
Таша вмешалась, ровным голосом.
— Кинси, вот почему я звоню. Я прервала свой отпуск и прилетела сегодня из Юты.
Гай умер.
Я замолчала, пытаясь сделать грамматический разбор предложения. Я знала подлежащее…Гай… но сказуемое…умер… не имело никакого смысла.
— Ты что, шутишь? Что случилось? Он не мог умереть. Я видела его в понедельник, и с ним все было в порядке.
— Он был убит прошлой ночью. Кто-то раскроил ему голову тупым предметом. Кристи нашла его в постели сегодня утром, когда он не спустился к завтраку. Полиция осмотрела место преступления и получила ордер на обыск. С тех пор дом полон полицейских. Они не нашли орудия убийства, но подозревают, что оно здесь. Они до сих пор прочесывают поместье.
До меня все доходило с опозданием на две фразы.
— Кто-то убил его в постели? Когда он спал? Это ужасно. Ты не можешь говорить это серьезно.
— Мне жаль выливать все это на тебя, но по-другому не скажешь. Это отвратительно. Это жутко. Мы все в оцепенении.
— Кого-нибудь арестовали?
— Пока нет. Члены семьи делают все, что могут, чтобы помочь полиции, но выглядит все не очень хорошо.
— Таша. Я не могу в это поверить. Мне плохо.
— Мне тоже. Коллега позвонил мне сегодня утром в Юту, после того, как Донован позвонил ему. Я все бросила и села в самолет.
— Кого они подозревают?
— Понятия не имею. Из того, что я слышала, Джека и Беннета вечером не было дома.
Кристи пошла спать рано, а Донован смотрел телевизор наверху, в их гостиной. Квартира Мирны за кухней, но она говорит, что заснула и ничего не слышала. Ее сейчас допрашивают.
Кристи недавно вернулась. Она говорит, что детективы до сих пор разговаривают с Донованом. Погоди.