— Сделаю все, что смогу.
— Я знаю, что ты сделаешь.
Прежде чем покинуть бензоколонку, я решила заправиться. На капоте моей машины капли утреннего тумана смешались с пылью, принесенной ветром с горы Санта Ана. Мой старый «фольксваген» был темно-бежевого цвета, и грязь на нем не была видна. На этой щеголеватой модели 1974 года потеки были более заметны, ручейки бледно-голубого пересекали пятнистую патину сажи. Птичка также отметилась на капоте. Я заплатила за бензин, включила зажигание, косясь через правое плечо, и въехала задом на место для мойки машин. Рябята начали свистеть и хлопать, а я улыбалась их энтузиазму.
Я стояла в сторонке, пока один из них залез в машину с бутылкой средства для мытья окон. Другой включил пылесос и начал чистить коврики. Команда из трех человек намыливала машину снаружи. Парнишка с пылесосом закончил работу, и я увидела, что он идет ко мне с конвертом в руках. Он протянул мне конверт.
— Вы искали это?
— Откуда он взялся?
— Я нашел его за передним пассажирским сиденьем. Наверное, провалилось в щель.
— Спасибо.
Я взяла конверт, наполовину ожидая увидеть уже знакомые напечатанные строчки. Вместо этого, мое имя было написано ручкой. Я подождала, пока парень отойдет, вскрыла конверт, и вытащила единственный листок бумаги. Письмо было написано от руки черными чернилами, почерк разборчивый, своеобразная смесь письменных и печатных букв.
Я взглянула на подпись. Гай Малек. Я почувствовала, как кристаллы льда формируются между лопатками.
Понедельник вечером. Жду, когда ты приедешь.
Эй, К…
Надеюсь, у меня хватит смелости передать тебе это письмо. Думаю, что хватило, если ты его читаешь. Я не приглашал девушку на свидание с тех пор, как мне было пятнадцать, и оно прошло не особенно хорошо. У меня вскочил здоровенный прыщ на подбородке, и я весь вечер искал причины отворачивать лицо.
В любом случае, вот что.
Когда мы разберемся с семейным беспорядком, не хотела бы ты съездить со мной на денек в Диснейленд? Мы можем поесть лед с сиропом, одеться пиратами Карибского моря, а потом прокатиться на лодке через Маленький мир, распевая песенку, которую ты полгода не сможешь выкинуть из головы. Я могу позволить себе сделать что-то смешное и глупое, и ты тоже.
Подумай об этом, и дай мне знать, чтобы я запасся Клерасилом.
Гай Малек.
P.S. На всякий случай, если со мной что-нибудь случится, убедись, что моя доля отцовского наследства достанется Евангельской церкви. Я действительно люблю этих ребят.
Когда я закончила читать, мои глаза были полны слез. Это было как послание с того света.
Я посмотрела вдоль улицы, моргая. Почувствовала боль в груди, лицо налилось жаром, нос заложило. Интересно, можно ли задохнуться от горя? Вместе с этим накатила волна чистой ярости. Я послала Гаю свои мысли через эфир. Я найду, кто тебя убил, и узнаю, почему.
Клянусь, что сделаю это. Я клянусь.
— Мисс? Ваша машина готова.
Я сделала глубокий вдох.
— Спасибо. Выглядит чудесно.
Я дала парнишке десять баксов и уехала с включенным на полную громкость радио.
Когда я добралась домой, то увидела маленький красный «порше» Роберта Дица, припаркованный перед моим домом. Я поставила портфель на тротуар и рассматривала его, боясь поверить. Он говорил, что его не будет две недели. Не прошло и одной. Я обошла машину и проверила номер, на котором было написано ДИЦ. Подняла портфель и вошла в калитку. Обогнула угол и отперла дверь. Чемодан Дица стоял у дивана. Футляр для костюма был зацеплен за дверь ванной.
Я окликнула «Диц?»
Никакого ответа.
Я оставила портфель и сумку на столе, прошла через двор к Генри и заглянула в кухонное окно. Диц сидел в кресле-качалке, нога задрана, демонстрируя больное колено. Опухоль ощутимо уменьшилась, и по жестам, которые он делал, можно было смело предположить, что ему откачали жидкость. Даже пантомима, показывающая иглу, воткнутую в его колено, заставило мои ладони вспотеть.
Сначала он меня не заметил. Это было как в немом кино, двое мужчин серьезно вовлечены в разговор на медицинские темы. Генри, в свои восемьдесят пять, был таким знакомым и близким — красивый, добрый, стройный, интеллигентный. Диц был замешан из более крутого теста — прочный, сильный, упрямый, импульсивный, такой же умный, как Генри, но больше природным умом, чем интеллектуально. Я поймала себя на том, что улыбаюсь им обоим. В то время как Генри был мягким, Диц был беспокойным, резким, без хитростей.
Я ценила его честность, не доверяла его делам, возмущалась его страстью к перемещениям, и жаждала определенности в наших отношениях. Во всех переживаниях, которые на меня свалились, Диц был закваской.
Он поднял глаза и заметил меня. Поднял руку в приветствии, не вставая с кресла.
Генри подошел к двери и впустил меня. Диц кратко рассказал о посещении клиники в Санта-Круз. Генри предложил кофе, но Диц отказался. Я даже не помню, о чем мы втроем говорили. В процессе пустого разговора, Диц положил руку на мой локоть, вызвав волну тепла. Краем глаза я заметила его насмешливый взгляд. Что бы я ни чувствовала, видимо, передалось ему по проводам. Должно быть, я жужжала, как линия электропередач, потому что даже легкий поток разговора начал спотыкаться и иссяк. Диц посмотрел на часы, издав озабоченный звук, как будто куда-то опаздывал. Мы торопливо извинились, вышли через заднюю дверь дома Генри и дошли до моей квартиры, не обменявшись ни словом.
Дверь закрылась за нами. В квартире было прохладно. Бледный солнечный свет проникал через затененные окна серией горизонтальных полос. Интерьер выглядел и ощущался как каюта корабля: компактная, простая, с темно-синими стульями и стенами из полированного тика и дуба. Диц расстелил кровать в нише у окна, освобождаясь от обуви. Я сбросила одежду, чувствуя, как желание нарастает с каждой снятой вещью. Одежда Дица присоединилась к моей на полу. Мы тонули вместе, в крутящемся движении. Сначала простыни были холодными, синими, как море, и нагревались от контакта с нашими обнаженными телами. Его кожа светилась, гладкая, как внутренняя поверхность морской раковины. Что-то в игре теней вносило в окружающее морской элемент, погружая нас в прозрачное сияние. Как будто мы плыли в неглубокой воде, мягко и грациозно, как две морские выдры. Все происходило в тишине, за исключением периодического гудения у него в горле.
Обычно я не думаю о сексе как об антидоте от боли, но это то, чем он был, и я полностью признаюсь — я использовала близость с одним мужчиной, чтобы облегчить боль от потери другого. Это был единственный способ утешиться. Даже в тот момент я испытала странное замешательство, пытаясь понять, какого из мужчин предала.
Позже я спросила Дица:
— Есть хочешь? Я умираю от голода.
— Я тоже.
Будучи джентльменом, Диц встал и подошел к холодильнику, где стоял голый, под холодным светом, изучая содержимое.
— Как может быть, что у нас кончились продукты? Ты все съела, пока меня не было?
— Еда есть, — сказала я, защищаясь.
— Банка маринованных огурцов.
— Я могу сделать сэндвичи. Там есть хлеб в морозилке, а в шкафчике — полбанки арахисового масла.
Он посмотрел на меня так, будто я предложила приготовить садовых слизней. Закрыл дверцу холодильника и открыл морозилку, оглядывая какие-то завернутые в целлофан пакеты, покрытые кристаллами льда. Закрыл морозилку и вернулся в постель.
— Я так долго не протяну. Мы должны поесть.
— Не могу поверить, что ты вернулся. Я думала, ты едешь путешествовать с мальчиками.
— Оказалось, у них были планы идти в поход с друзьями в Йосемит, и они не знали, как мне сказать. Когда я прочел в газетах об убийстве, то сказал им, что должен вернуться. Чувствовал себя виноватым, но они были рады до смерти. Не могли дождаться, когда я сяду в машину. Я уезжал и смотрел в зеркало. Они даже не остановились, чтобы помахать. Помчались по лестнице, чтобы забрать спальные мешки.