— Извините. Не курю. Почему бы вам не спросить у них?
Она обернулась, взглянув на двух мужчин на дороге. Ее голос был хрипловатым, а тон презрительным.
— А, эти. Это мужской клуб. Они даже не обратят внимания, если у тебя нет чего-нибудь взамен.
Ее глаза вернулись ко мне.
— А как насчет вас? Вы не похожи на репортера. Кто вы, друг семьи? Старая любовь?
Меня невольно восхитило, как спокойно она перешла прямо к теме, небрежно, беззаботно.
У нее, наверное, были полные штаны радости, в надежде, что я предоставлю лакомый кусочек пикантной информации и она сможет сорвать куш.
Я начала закрывать окно. Она быстро подняла свою сумку, перевернула и засунула в оставшееся пространство, так что окно не могло полностью закрыться.
— Не обижайтесь, — сказала она, — но мне интересно. Вы, случайно, не тот частный детектив, о котором мы столько слышали?
Я повернула ключ в зажигании.
— Пожалуйста, уберите сумку.
Я чуть-чуть опустила окно, надеясь, что она вытащит сумку, и я смогу уехать.
— Не торопитесь. Куда спешить? Публика имеет право знать такие вещи. Я все равно собираюсь получить информацию, так почему бы не убелиться, что она точная? Я слышала, что парень много времени провел в тюрьме. Это было здесь, или на севере?
Я немного подняла окно и включила передачу. Слегка надавила ногой на газ и отъехала.
Она держала сумку за ремешок и шла рядом, продолжая разговор. Думаю, она привыкла распоряжаться водителем, который был в ее власти, когда она использовала трюк с сумкой.
Я увеличила скорость, заставив ее перейти на трусцу. Она дернула за ремешок, крикнув «Эй!» Я ехала со скоростью не больше четырех километров в час, но ее трудно придерживаться на каблуках такой высоты. Я еще чуть прибавила газу. Она дернула сумку и остановилась, глядя в оцепенении, как я уезжаю. Я проехала мимо двух мужчин на дороге, которых, кажется, позабавил грубый комментарий, который она выкрикнула мне вслед. Я не могла слышать слов, но намерение было понятно. В зеркало заднего вида я наблюдала, как она показала мне «птичку».
Она сняла туфлю и швырнула в мое заднее стекло. Я слышала мягкий звук столкновения и увидела, как туфля отскочила, когда я прибавила скорость. Длинный ремешок сумки свисал и хлопал по дверце машины. Метров через сто я остановилась, опустила окно и выпихнула сумку. Оставила ее прямо на дороге и поехала домой.
У дома на тротуаре лежали две газеты. Я взяла обе и оставила одну на пороге Генри, перед тем, как зашла в дом. Включила свет и налила себе бокал вина, потом села за кухонный стол и развернула газету. История была во втором разделе и тон был странным. Я ожидала сказочную версию жизни Гая, его удаление от семьи и последующуюдуховную трансформацию. Вместо этого Джефф Катценбах склепал вместе, в душераздирающих деталях, список всех грехов юности Гая: бесчисленные случаи неосторожного вождения, вандализм, неподобающее поведение в нетрезвом виде и оскорбление действием. Некоторые обвинения относились к временам его несовершеннолетия и должны были быть отменены или храниться в суде под замком. Откуда Катценбах взял эту информацию? Что-то из нее, конечно, было в публичном доступе, но меня интересовало, откуда он знал, где искать.
Конечно, он получил подсказку в намеке Макса Аутвэйта на неприятные ситуации, в которые попадал Гай. Я с беспокойством подумала о газетных вырезках, которые хранил Бадер Малек. Не мог ли Джефф каким-то образом их увидеть?
Это была уже вторая утечка информации. Первой был сам факт возвращения Гая, второй — эта детализованная криминальная история. Я заметила, что Катценбах излагает свои разоблачения в типичной журналистской манере. Слово «подозрение» употребляется шесть раз, вместе с конфеденциальными источниками, людьми, близкими к семье, бывшими знакомыми и друзьями Малеков, которые хотели остаться анонимными. Вместо того, чтобы радоваться удаче Гая, публика будет возмущена его неожиданным богатством. Читая между строк, можно сказать, что Катценбах считает Гая Малека мошенником, который не заслуживает ничего хорошего. Каким-то образом, его теперешняя связь с церковью выглядит эгоистичной и неискренней, удобное убежище для преступника, который надеется выставить себя хорошим в глазах правосудия.
На ужин я сделала себе сэндвич с вареным яйцом, с большим количеством майонеза и соли, и устроилась за столом, дочитывая газету. Наверное я увлеклась больше, чем думала, потому что, когда зазвонил телефон, я с перепугу уронила сэндвич. Схватила трубку, сердце колотилось, будто над ухом выстрелили из пистолета. Если это окажется репортер, сразу отключусь.