Мертвеца оставили где лежал. Но все следы от подошв их троицы тщательно замели большими ветвями, срезанными с прибрежной ольхи.
Наверху, возле уазика, Свиридыч скомандовал Парамоше:
— Портки скинь.
— Захрен?
Немедленно выяснилось, что спокойствие чугунной статуи, демонстрируемое Свиридычем, — напускное.
— Порнуху снимать буду! Камасутру экранизирую! — рявкнул он так, что над головой, в кронах сосен, заорали встревоженные сойки.
Немного помолчал и добавил прежним ровным тоном:
— Снимай. Сиденье изгваздаешь.
Недолгое время спустя успокоившиеся было сойки вновь разорались, встревоженные громкой матерной тирадой Парамоши. На его икре обнаружились следы укуса — два полукружья из маленьких кровивших ранок. Кожа вокруг припухла и покраснела, но даже малейшей боли Парамоша не ощущал.
Автоаптечку Свиридыч возил весьма спартанскую: бинты, пластырь, жгут и две упаковки алкозельцера. Даже йода не нашлось. Но лежала в бардачке заначка, НЗ, — литровая армейская фляга неразведенного. Лекарство универсальное — и наружное, и внутреннее.
Спирт лился на укус тоненькой струйкой, Парамоша морщился — ранки пощипывало ощутимо — и настойчиво требовал внутренней дезинфекции. Бог ведает, чем он от мертвеца надышался, под ним лежавши, рисковать здоровьем не намерен, — так что наливай стопарь, не жмотись.
— Сейчас стакашок найду, — сказал Свиридыч. — А то знаю я твой стопарь, пьянь гидролизная… Присосешься и враз ополовинишь. Держи пока бинт, перевяжись.
Скупо налитое лекарство Парамоша махнул без закуски-запивки, не малолетка, чай. И бодро заявил, что чувствует, как пошел на поправку. Еще столько же — и будет как огурчик, полностью готов к труду и обороне.
— Перетопчешься, — отрезал Свиридыч. — Залезайте, поехали.
Полчаса катили по лесной грунтовке, тряслись на рытвинах и на сосновых корнях, выпирающих из дороги. Едва вырулили на Гдовское, Парамоша начал ныть: пострадавшая конечность, дескать, болит и немеет, без второй дозы лекарства выжить никак не возможно…
Свиридыч не налил.
Ни он, ни Парамоша с сыном понятия не имели о том, что годы спустя в России назовут «эффектом Колокольцева», а во всем остальном мире — «русской лавиной» или «русским взрывом». Суть эффекта проста: если инфицированный начинает употреблять этиловый спирт в больших количествах и в сильной концентрации, скорость процесса в его организме увеличивается на порядки — и в самом деле происходит «взрыв» вместо неторопливого горения. Но на первом этапе субъективное самочувствие гораздо лучше, чем у зараженных трезвенников.
Всего этого Свиридыч, разумеется, не знал. Просто строил большие планы на наступивший день, и пьяный в дугу напарник в те планы никаким боком не вписывался.
Но через несколько километров стало ясно: Парамоша не симулирует ради порции живительной влаги. Побледнел, лоб покрылся испариной, постанывал негромко, как от зубной боли.
Свиридыч сжалился, налил еще, на сей раз щедрее — похоже, на Парамошу сегодня рассчитывать в любом разе нельзя. И планы придется менять…
— Николай, на тебя вся надежда, — обратился он к парню как к равному, как к взрослому. — Сам видишь, в больничку ему надо. Но если рыба протухнет — считай, зазря пострадал. Поэтому так сделаем…
Он объяснил свою задумку: крюк в Заречье, как планировалось, они делать не будут. Сразу поедут на тот берег, в город, а там Николка высадится у пешеходного моста и на себе дотащит один мешок в Заречье, посреднику-перекупщику. А он, Свиридыч, тем временем доставит больного к врачам, и уж потом свезет остатки улова в две городские точки.
— Сладишь с мешком-то в одиночку?
— Дотащу… — Николка впервые после происшествия на берегу разлепил губы.
— Уж постарайся, полегоньку, с перекурами… Трубу свою у отца забери, я звякну позже, расскажу, что да как с ним.
Но мобильник, лежавший в кармане у Парамоши, оказался подмоченным. Не повезло… Положил бы в правый карман, обошлось бы, та пола куртки осталась сухой. Но он положил в левый…
— Ладно, сам тогда позвони… Найдется, у кого в Заречье мобилу одолжить?
— Одолжу…
Парамошу вторая порция несколько взбодрила, стонать он перестал, но в разговоре не участвовал. Сидел, бездумно смотрел на серую ленту шоссе, на мелькающий пунктир разметки. Затем попросил слабым голосом:
— Налей еще… Что-то мне все хреновей…