Первое мая забылось. Но, увы, ненадолго.
2. Сентябрь. Второй год от Начала
— Натали! — крикнул Дмитрий с порога. — Папа дома!
Никто не выскочил ему навстречу, не бросился на шею. Из кухни вышла жена:
— Где вы там все? Я заждалась.
— Василий что, Натку еще не привел? Ну, засранец, темнеет уже, — сказал он сердито.
— Как, почему Василий? Один?!
— Я с ним Норкина отправил. Ну, я им обоим всыплю…
Обычно дочь забирал из школы сам Дмитрий. Детям вообще с некоторых пор запретили без взрослых выходить на улицу. Но сегодня Лев Ашкенази, комендант острова, председатель Военного комитета и отец родной, устроил последнее совещание перед пробным пуском ТЭЦ и подачей горячей воды в системы центрального отопления. Дело это, понятно, взрывоопасное не только в техническом смысле, но и в человеческом, потому участие главмента в лице Дмитрия было обязательным. Совещание затянулось, а начальство, точнее, лично товарищ военный комендант не отпустил отца забрать ребенка. Зря, что ли, сказал, школа у нас круглосуточная? Отвести Натку домой вызвался Василий (детей отдавали только родственникам), а для спокойствия Дмитрий придал ему в компанию старлея Норкина.
Натке было семь лет, и в мирной жизни она пошла бы в первый класс. На острове нынче работала только одна школа — прямо напротив метро «Василеостровская», в старинном здании на 6-й Линии. Классов в ней было только два. Для сравнительно младших — от семи до десяти, — и сравнительно старших — от одиннадцати до тринадцати. Учили там как могли и чему могли. Четырнадцатилетние считались взрослыми. В этом же здании был организован интернат для детей школьного возраста, оставшихся без взрослых. Дети, которых приводили родители, занимались вместе с сиротами.
По утрам, если не было срочных вызовов, Дмитрий закидывал дочку туда, а сам спешил на планерку в Крепость. Не по пути, но плевать. Теперь она школьница, почти взрослая. А еще совсем недавно, весной и летом, он водил ее в детский сад…
Детский сад устроили в помещениях приюта. Приют для всей бесхозной малышни, потерявшей родителей, разместили в знаменитом особняке Боссе, что на 4-й Линии. Камерный, теплый дом, предназначенный для жизни. С очень хорошим актовым залом, в котором детки играли спектакли из мирной жизни. Особую ценность представляла продуманная система отопления с «колосниками»: внутри стен от каминов расходились трубы-воздуховоды, прогревая сразу по две комнаты. Не случайно на заре XXI века некий губернатор, имя которого забыто, подарил этот особняк, бывший филиалом Капеллы, конкретному автору дворовых песен, имя которого сейчас никому не нужно.
И детский сад, и школа-интернат работали круглосуточно, многие родители ведь работали ночами.
Насчет работы. Игнорировать общественно-полезный труд было себе дороже. Потому что только если ты полезен многотысячной общине, Комитет обеспечит тебя едой, топливом и электричеством. И, к слову, лишь работающие мужчины, буде возникнет у них потребность, имели право раз в неделю наведаться в бывший отель «Прибалтийская» — к «военно-полевым женам», в чьи обязанности входило быть ласковыми и доступными.
— Сейчас придут, — сказал Дмитрий.
— Зря ты отдаешь ее в чужие руки, — запела привычную песню жена Алена. — Все равно я сижу дома. Когда дитя на глазах — как-то оно спокойнее. Нет, ты настоял на своем… Как там за ними смотрят? Проверяют ли ноги? А если она вспотеет, кто переоденет?
— Угомонись, Натке в компании лучше. И, кстати, там теплее, чем у нас, ты же знаешь.
— Это да…
Алена не работала, была домохозяйкой. Мужниного пайка хватало на троих, плюс Василий постоянно что-то приносит из рейдов — в придачу к собственному пайку. Сталкеры всегда заныкивали часть хабара, не сдавали в общий фонд, но на это смотрели сквозь пальцы. Лишь бы ходили и добывали, герои.
— И потом, ты ж не сидишь в квартире, — добавил Дмитрий. — Ты крутишься целый день по острову, как и я. Добытчица моя, пчелка, — Он притянул Алену к себе, обнял. — Чем это у нас пахнет?
Пахло жареной фасолью…
Капитан полиции Дмитрий Глухарев, бывший опер, а ныне глава Новой милиции и член Военного комитета Васильевского острова, любил эти минуты. Мир вокруг был безумен, и только здесь, дома, отгораживаясь от безумия дверью, он вдруг вспоминал, что такое норма. На контрасте — острейшее ощущение.