Вслед за белокурой проводницей они вошли в здание, спустились по темной лестнице. В углублениях горели самодельные сальные свечи. Пахло странно: складом и домашней сдобой. Мимо проскакивали дети. Кто что-то нес, кто-то ел на ходу, ребята постарше проверяли свечи, добавляя в плошки жира из блестящих чашек.
Пахнуло теплом. Впереди показалось большое помещение. Лазарь сразу понял — кухня. Вспомнилась институтская столовая. Длинные ряды кастрюль. Половники и огромные тесаки для рубки мяса. В углу на широченной, нелепо-шикарной кровати раскинулась чудовищных размеров женщина. Она была облачена в просторный, как парус, халат. Из-под пропитанной жиром ткани были видны тяжкие пласты невероятных грудей, расплывшийся живот и неожиданный пирсинг в скважине глубокого пупка. Бабища выла на низкой ноте. Ей было плохо. Вокруг призрачно белели худые тела питомцев. Дети обкладывали тело толстухи влажными тряпками. Подносили какое-то питье. Та пыталась пить, но только бесполезно ворочала большой головой и разбрызгивала подношение. Жидкость стекала по бычьей шее и капала на пол.
— Что с ней? — спросил Фельдшер.
— Началось вчера, — их проводница велела детям разойтись и те беспрекословно подчинились, — сначала сыпь пошла, а потом вот это.
Фельдшер приблизился к женщине. Склонился над ней.
— Что она ела?
— Как и всегда. Мясо, овощи. Еще водки бутылку выпила.
— Бутылку? — присвистнул Фельдшер. — Это норма?
— Норма? — девушка захлопала густыми ресницами. — Нет-нет, обычно она выпивает две. Это плохо, да?
— Хм, обычно… но в данном случае, думаю — нет. А вы уверены, что упомянули все продукты?
— Все. Хотя… Васек еще кальмаров консервированных где-то достал. Но мы же все их ели — вкусные.
— Ага! — Фельдшер открыл свой кожаный рюкзак-портфель, достал упаковку белых таблеток. — Нужна ступка и чистая вода.
Вскоре все было готово. Уже через два часа великанше полегчало.
— Вера! — загрохотала бабища. — Вера! Что было?
Так они узнали имя белокурой девушки.
— Я здесь при колледже поварихой, кабы так, — отдышливо сипела толстуха. Ее руки, похожие на огромных бледных рыб, непрестанно двигались над доскою, нарезая, очищая, шинкуя. — Своих-то детей Бог не дал, вот и присматриваю за беспризорной детворой. Маша-мамаша. Ха! Кое-кого на улице подобрала. Другие сами пришли, кабы так. Голод — не тетка.
— А синяки? — Фельдшер отхлебнул принесенный Верой чай.
— А что синяки? Они — наверху, мы — внизу. Им тут делать нечего, кабы так. Сейчас Верка мясо разделает, попробуете моих фирменных щец.
Костя передал поводок доктору и пошел на поиски туалета. Он пересек темную залу кухни и, следуя указаниям гигантской поварихи, свернул в проход. Лазарь открыл дверь и застыл как вкопанный. В освещенном чадящими факелами зале висели на крюках обнаженные тела. Женщины — справа, мужчины — слева. В проходе между трупами порхала белая бабочка-Вера. В тонких руках хищно сверкали два длинных и очевидно острых ножа. Быстрыми, почти неуловимыми движениями девушка отделяла кожу от мяса и мясо от костей. Вера была обнажена. Должно быть, боялась замарать одежду. Маленькие девичьи груди с твердыми темными сосками упруго подпрыгивали в такт движениям юной резчицы. За спиной Веры два верных оруженосца Васек и Младшой выбирали мясо и складывали его в тележку. Костя почувствовал возбуждение и почти сразу тошноту. Он с трудом сдержался, стараясь дышать ртом, чтобы не ощущать запах убоины. Вера заметила его, прервала свой хищный танец и, не стесняясь наготы, улыбнулась ошарашенному молодому человеку.
— Вы, наверное, туалет ищите? Он чуть правее за ящиками. Поначалу все путают.
Когда Костя, бледный, с выпученными глазами прибежал на кухню, Фельдшер встретил его рассказ спокойным кивком.
— Да, Маша мне уже рассказала.
— Но это же… они людей… — задыхаясь начал Лазарь.
— Это ж синяки, дурень! — громыхнула Маша. — Они все равно что звери, кабы так… А что нам, подыхать, что ли? У нас вокруг складов полно: овощи, вода, алкоголя хоть залейся, а мяса — нет. То, что было, давно съели. Чем прикажешь детей кормить?
— Но синяки — заразные!
— Ничего они не заразные. Через них сначала Васька ток пропускает, а потом мы мясцо в чане вывариваем. Так что харчи — будь здоров. Ты вон зомбиху на поводке водишь — тебе никто дурного слова не сказал…
Костя только сейчас заметил, что, действительно, здесь к Ташке все отнеслись не с такой неприязнью, как везде. Ее опасались, но не ненавидели, как на Балчуге.