В «Чебухане» и всегда-то хватало народа, а этим вечером яблоку негде было упасть. Ринат и двое работников выбились из сил, но люди и не думали расходиться. Обсуждали планы, делились впечатлениями от встречи с послом ООН.
— Видели, какой на нем костюм? Нет, ну надо же! А портфель? Ого-го!
— Подумаешь! Вот у нашего управляющего был портфель. Так это, я вам скажу, вещь!
— Граждане! Не знаете, сколько с собой можно вещей брать?
— Сорок килограмм.
— Сорок это с ребенком? А если так?
— Откуда вы это взяли, что сорок?
— Так он же сказал.
— Кто он? Кто? Кто? Кто?
— Паспорта уже сдавали?
— Нет, завтра соберут перед автобусами.
— А если нет?
— Чего нет?
— Паспорта нет.
— Тогда кровь сдайте.
— Как так кровь?
— Обыкновенно. Р-раз и все.
— А-а, вы шутите. Вот вы шутите, мужчина, а у меня может быть расстройство.
— Автобусы! Вот у нашего управляющего машина была, чтоб вам не соврать, — чудо, а не машина.
Лазарь сидел в самом тихом углу. Рядом на стуле примостилась Таша. Намордник и поводок пришлось надеть на нее снова. Но оставлять девушку в квартире Костя не стал. Должно быть, из-за Таши вокруг них образовалось свободное пространство. Лазарь сделал глоток чая. Время речей и дебатов прошло. Их не услышали. Не захотели слушать. Он вспомнил, как красный от злости Борода кричал на людей, указывая пальцем за реку. Вспомнил, как держался за перевязанный бок и ругался сквозь зубы мрачный Мансур. Этот — кремень, он сразу сказал: «Мой двор! Куда пойду?» Костик думал о том, что мужество бывает разное. Одно, чтобы жить робинзонами посреди города людоедов, и совсем другое, чтобы не потерять голову от внезапно появившейся надежды.
Сквозь толпу протолкался Лев Ройт, сел за столик.
— Костик, здравствуйте! И вы здесь? Сегодня такой народный подъем! Прямо Первомай!
— Здравствуйте, Рабби, — Лазарь невольно улыбнулся. — А Физика-Шизика вы не видели?
— Нет. Наверное, он все еще сидит и штопает свои носки.
— Я скучал по нему…
— Костик, говорят, вы ходили в большой город? Повидали мир?
Лазарь кивнул. Ройт выдержал паузу, очевидно ожидая рассказа. Но Костя молчал. Наконец Рабби не выдержал.
— А как с эвакуацией? Что вы думаете?
— Лажа. Обман. Их вывезут куда-нибудь за город и расстреляют, а может, газ пустят. Как это там было у фашистов… Газенваген, так, кажется?
От этих слов Ройт зябко поежился.
— Люди говорят, это книжники воду мутят, дезу про ООН распространяют, чтобы власть сохранить.
— Какую власть, Рабби? Над чем? — Костя впервые услышал этот несусветный поклеп, и ему стало до слез обидно за Бороду и других замечательных людей.
— Значит, вы уверены, что эвакуация — обман? Но зачем бы им это? — Ройт помрачнел. — Для чего?
— Я не знаю! — рявкнул Лазарь, обращая на себя внимание посетителей. Таша забеспокоилась, заворчала. Ройт примирительно поднял руки. Но Костю уже несло.
— Я видел их! Видел свистунов. Они людей синяками травят! Они Фельдшера убили! Клинику взорвали!
— А ну-ка, замолчи! — из-за стола поднялся Боцман. — Кто тебе слово давал, сопляк? Серьезные люди все уже решили. Сиди и помалкивай, тебя с твоей зомбячкой здесь не хватало!
Со всех сторон послышались одобрительные возгласы.
— Дурак ты, Боцман! — закричал Костя. — Ну и уматывай к своим свистунам! Тебя не жалко!
— Да что ты себе позволяешь? Вы слышали, что он говорит? — Боцман театрально обвел взглядом зал. — Я тебя сейчас выпорю, Лазарь. Ей богу выпорю!
Толстяк и правда снял свой ремень с бычьей головой и направился между столов к Косте.
Из зала кричали: «Давай Боцман!», «Совсем от рук отбился пацан!», «Р-ремня!»
Костя дождался, пока противник приблизится к нему, схватил со стола чайник и швырнул в широкую раскрасневшуюся физиономию. Попал удачно, прямо в лоб. От неожиданности Боцман рухнул назад, опрокидывая табуреты, но тут же сел. Теплый чай струился по пижонским очкам, баклажану носа и ломтям небритых красных щек, смешивался с кровью из рассеченного лба.
— Убивают! — закричали в зале.
— Да что ж это такое!
И совсем уж глупое:
— Держите его! Уйдет!
К Лазарю подбежал один из работников Рината.
— Хозяин говорит, уходить тебе нужно. Давай скорей-скорей. — Он потянул Костю за рукав. В это время второй работник, проявляя удивительное проворство, умудрялся утихомиривать крикливых посетителей, словно хозяйка, снимающая пену с кипящего варева.
— Я помогу, — вызвался Ройт, он с опаской взялся за Ташин поводок, потащил. Девушка почти не упрямилась. Работник вывел их из «Чебуханы» через черный ход, повлек между каких-то ящиков и навалов мусора в темноту сентябрьского вечера. За спиной угасал шум зала и запоздалый рев обиженного Боцмана: «Я его покалечу!»