К тому же первоисточником события, как ни крути, была Андле. А друиду при всём желании никто бы не смог назвать адептом тёмных сил. Значит что — на то воля богов?
Вот таким образом в пятьдесят девятом году от открытия порталов Белый Ворон стал домом для будущей разумной расы медведей. Когда она оформится — бог весть, но пока каждый год восьмого августа все бурые, в ком была хоть капля разумности, собирались в большой мэллорновой роще рядом с замковым мостом на северном берегу Бурной. Матери приводили и представляли обществу подросших детёнышей. К ним приходила Андле и вершила свои звериные таинства.
А потом все они расходились по своим территориям, чтобы двумя неделями позже появиться в установленных законом священных рощах и у больших храмов — заключить или обновить договор с людьми своей местности.
Ложась в спячку, каждый зверь ставил вокруг берлоги метки, чтобы люди случайно не подняли его зимой.
Каждый медведь мог обратиться к целителю за медицинской помощью.
И каждый человек знал, что соседство медведя в лесу — безопасно.
Мы поудивлялись… и привыкли.
И такое положение дел продолжалось уже довольно долго. Более шестидесяти лет.
ГОНЕЦ
Новая Земля, Империя, земли Белого Ворона, Огненный замок, 15. 08 (января). 0122
Кельда
Люблю морозные узоры на стёклах. Поэтому, где бы я ни жила, прошу хотя бы одно окно оставить с простым стеклом, без стеклопакета. Чтобы смотреть на эти чудные снежно-ледяные завитки… Вот и в Огненном замке тоже…
Однако здесь настоящие холода — редкость, окно в моей мастерской чаще всего стоит чистым. Так что, пока предоставлялась столь редкая возможность, я без зазрения совести проводила время за бездумным любованием — вчера ударил мороз и расписал моё заветное окошко. Хотя вскоре меня привлекли возбуждённые крики и движение во дворе.
Так-так… Муж в отъезде. Выходит, если даже пришли к нему — разбираться всё равно придётся мне. Чувствую, что планам сегодняшним не суждено сбыться. Ну и ладно.
Не прошло и минуты, как в косяк открытой двери дробно постучались.
— Матушка кельда… — мальчишка лет пятнадцати, кажется, один из сыновей сыровара с Горбушки. Взъерошенный и запыхавшийся.
— Привет… Петя, да? Что случилось?
— Миланка просит вас… скорее!
— Что⁈ Говори живее, ну!
Лицо мальчишки перекосилось:
— Пацаны… Она держит их, но говорит, что ещё часа два, больше не сможет.
Так. Свой целитель в Горбушке, конечно, был. Но сейчас он уехал вместе с посольством… Осталась одна Милаша, на время зимних каникул ускакавшая домой. А Милаша сама ещё недавно пешком под стол ходила, десять лет всего. Дар у неё проявился всего полгода как. Она, в общем-то, и не целитель ещё. Я забрала её к себе в школу. Пыхтит, старается, показывает для своих десяти лет изрядные успехи — по части борьбы с ушибами, растяжениями и простудами, — ещё бы, вся деревня молилась, чтобы боги послали ребёнка, способного к целительству! Но если случай сложный, как бы не надорвалась…
— Сколько человек? Сложность? — руки сметали в дежурную сумку рабочие блокноты и журналы наблюдений. За сотню лет привычка всё скурпулёзно фиксировать въелась на уровне рефлексов — мы ж новую науку пишем, как-никак. Магическую медицину! Никогда не знаешь, на какую важную мелочь в очередной момент натолкнёшься.
— Трое. Жар у них сильный, не сходит. А Сёмка… — пацан судорожно вздохнул, — он, кажись, спину повредил. Не шевелится совсем.
Сёмку помню. Неугомонный пацан. Не хочет как папаня, Андрей Петрович, на сыроварне сидеть, всё бы ему в конюшне да с саблями скакать.
В двери просунулась голова конюшенного:
— Госпожа кельда, я вашу Зайку оседлал, можно ехать.
— Давай Вербу ещё, у него, поди, лошадь устала.
— Сей момент! — голова исчезла.
— Петя, жди. Я быстро.
Хорошо, что мастерскую устроили прямо рядом со спальней. Проскакиваю в гардеробную. Натягиваю тинсулейтовый комбез. Эстетика средневековья — это, конечно, прикольно. Но иногда мы голосуем за практичность.
Бегу назад.
— Пошли.
Во дворе нас уже ждут две осёдланные лошади, четыре человека моего персонального сопровождения и Андле, все верхами. Откуда тут взялась Андле — ума не приложу. С утра ещё её в замке не было. Но раз она с нами — значит, так нужно.
— Привет, дорогая!
Андле улыбается своей странной полуулыбкой.