Мэри сощурилась. В венах вскипел адреналин.
– Это я тебя проучу!
А в следующий миг ее кулак влетел Джимми в лицо.
Хулиган испуганно взвыл и схватился за разбитый в кровь нос, отшатнувшись от девочек.
– Идем, – скомандовала Мэри, взяв сестру за руку.
Она потащила Лотти за собой, огибая кучки кирпича и воронки в земле, заполненные грязной водой. Дождь заливал ей лицо, капли собирались на ресницах. Нос почти онемел от холода. Мэри обернулась: погони не было. Кажется, мальчишки начали ссориться между собой, так что Мэри сбавила скорость, выдыхая облачка белого пара.
На подходе к дому она обвела взглядом просевшую крышу и пятна черной плесени на кирпичном фасаде у входной двери, с которой пластами слезала синяя краска. Девочка распахнула дверь и поднялась на второй этаж. Когда она переступила порог родной квартиры, ее не встретили ни тепло, ни уют. То ли кончился уголь для растопки, то ли весь жар выветрился в открытую входную дверь, пока они с Лотти играли.
– Мам! – позвала Мэри.
Ответа не последовало.
Лотти шмыгнула в квартиру, уселась на ящик из-под молока, одернула потрепанный коричневый свитер и обхватила руками худенькое тельце. Мэри плотно закрыла и заперла дверь.
– Тут тоже холодно, – пожаловалась Лотти, еще разок утерев нос рукой.
– Сейчас разожгу огонь.
Тесная гостиная была заставлена перевернутыми ящиками из-под апельсинов и молока. Еще здесь было единственное потертое кресло – на нем всегда сидела мама. Те вечера, когда она была дома, с детьми, она устраивалась в кресле, попивала виски и что-нибудь штопала или вязала. Вязание она очень любила и принималась за него всякий раз, когда удавалось раздобыть немного пряжи; спицы так и сверкали у нее в руках, то и дело позвякивая. Это были чудесные вечера, время семейного единения. Но с каждым месяцем их становилось все меньше. Мэри уже и не помнила, когда они последний раз вот так сидели втроем у огня. Сейчас у них едва-едва хватало угля, чтобы не умереть от холода.
Печь за ржавой решеткой на скрипучих петлях была холодной и темной. Пол перед ней усеивала угольная крошка, и Мэри нагнулась, чтобы смести ее в сторонку. Потом скомкала старую газету и начала выкладывать растопку.
– Завтра еще дров принесем, – прошептала она. Это была их с Лотти работа. Мама редко бывала дома, и ее совершенно не волновало, горит ли огонь в печи, – во всяком случае, так она огрызалась, когда девочки спрашивали ее об этом.
Когда появлялись деньги, она покупала уголь, но остальное лежало на плечах дочек.
Лотти устроилась на полу и стала наблюдать, как трудится Мэри. Малышка повыше подтянула ноги, и оба больших пальца высунулись из дырок в ботинках и чулках.
– Однажды я перееду туда, где тепло! – объявила Лотти, снова утирая промокший нос. – Тепло и сухо!
– Там мы будем каждый день апельсины лопать! – добавила Мэри, с улыбкой посмотрев на сестру.
– Ага! И большие сосиски!
– С картошкой и подливкой! – Мэри облизнулась, представляя, как прокусывает хрустящую корочку сосиски и во рту растекается божественный вкус соленого мясного сока. Она такое ела разок, когда ей было четыре года и они ездили в гости к бабушке с дедушкой, на север. Те жили в собственном доме со своим двором и хозяйством. Мэри частенько думала, получится ли их теперь отыскать, но где именно жили дедушка с бабушкой, она не помнила, да и с тех пор они больше не виделись.
– Вот здорово! – воскликнула Лотти. В глазах у нее плясали отсветы огня, разгоревшегося в печи.
Мэри вздохнула и погладила сестренку по щеке, заправив ей за ухо прядку сальных волос.
– Обещаю, однажды я тебя накормлю до отвала. Даю слово.
– Лентяйки, что это вы тут устроили? Однажды весь дом к чертям спалите, помяните мое слово!
Мамина пощечина обожгла кожу, и только потом затуманенный сном разум различил слова. Девочка вскочила, еще не успев толком проснуться. Половина ее тела была согрета огнем из печи, но бок, на котором она лежала на полу, оставался холодным.
Мама потрясла Лотти за плечо, чтобы разбудить, а потом пошла подложить в огонь дров.
– А чай где? Можно подумать, я ничему путному вас никогда не учила!
– Прости, мам, я задремала. – Мэри потерла щеку. След от удара еще болел.
– Пошевеливайся, не то пожалеешь. Я голодна как волк! Весь день работала без продыху, и вот чем меня дома встречают! Вот ведь бездельницы, разлеглись тут, как две королевны! А ну за дело, не то обеих высеку!
В доме было темно, только отблески огня, танцующие на перепачканных стенах, разбавляли мрак. Ночью здесь было жутковато. Мэри не любила темноту, но не так сильно, как Лотти. Она храбрилась перед младшей сестренкой и твердила ей, что ночью бояться нечего, но и сама слабо в это верила.