— Жестоко.
— Хуже всего то, что я, понимая, что нам пригодится оружие, зашёл в ту комнату на следующий день. С одной стороны, это было моей самой большой ошибкой — чудо, что такой тупой пацан, как я, не заразился, просто прикрыв лицо кофтой, а с другой… Это теперь моя единственная память о семье. Как-то так.
— «Как-то так»? И как ты вообще мог поставить такую вещь на глупый спор? — от растерянности и печали мужчину быстро бросило в эмоции. — Прости меня, Ви, но ты настоящий придурок — единственную память…
— Он и так рано или поздно станет твоим, — он поднялся и потянулся.
— Имея хоть что-то от моей старой семьи, я бы не отдал это ни за что в жизни — я его не возьму.
— Возьмёшь. Не сейчас, так рано или поздно — когда мне он уже не понадобится. И это будет уже напоминание обо мне, рассказывающем когда-то эту историю. Так воспоминания и живут сквозь поколения.
— «Когда мне не понадобится», — ха. Если верить твоему энтузиазму, я сам состариться к этому времени успею. Кто тогда его возьмёт?
— Ну… Придётся тебе найти какого-нибудь парнишку, убить его семью и взять на воспитание — не пропадать же добру.
— Прямо вижу: «В чём смысл твоего существования? Ты должен оберегать этот револьвер, щенок».
— Вот видишь — даже идею схватил на лету.
— Пх-ха-ха… — Уилл, наконец, расслабился и сел рядом. — А почему хотел отдать его завтра? Ты же не охотишься, а просто сидишь и?..
— Да там… Одни обстоятельства появились — у наших ребят из соседнего лагеря теперь какие-то претензии к сделке. Я, конечно, не суеверный, но в переговорах ствол всегда понадобится… Забудь — разберусь сам, пока ты с лагерными на охоте.
* * *
Уильям докрутил барабан револьвера, вставив последний патрон, и, вернув оружие за пояс, вышел из тоннеля.
Станция Жана Дрепо никогда не считалась канадцами подходящим для жизни местом и была больше транзитной, чем жилой — одно жалкое помещение с тоннелями длинной в шестьдесят метров и шириной в двадцать, одна лестница, идущая прямо от эскалатора, один вход — в таком месте не смогла бы нормально поместиться и сотня людей. Но была и обратная сторона медали — местонахождение той самой станции, островок Сент-Элен. После операции «Мышеловка», когда мосты на континент были подорваны, Сент-Элен стал почти самым безопасным местом у Сопротивления. Ещё бы — неприступный с материка, осаждённый водой со всех сторон, а для того, чтобы добраться до него с Монреаля, нужно было, в прямом смысле, прошагать весь город — никто из разумных людей не стал бы рисковать так ради нескольких парков и музеев, пускай те и поражали своей красотой.
— Эй. Я ищу одного человека.
На двух платформах по обе стороны от рельс — единственном пригодном месте для подземной жизни, копошились всего две-три фигуры. Их быт был обустроен очень просто — котелки на подставках, огонь, обложенный кирпичами, простая тканевая палатка в качестве жилища и старый матрас, пожелтевший и потускневший от самого времени. Одним из таких людей был старичок интеллигентного вида в небольших очках-каплях. Наёмник всегда выбирал людей в возрасте, когда у него был выбор собеседника — они шли на контакт куда охотнее, а относились ко всему куда проще — у них была их собственная рутинная жизнь, а остальное мало волновало.
— И кого же?
— Мужчина с четырнадцатилетней дочкой. Имеет какие-то неполадки с головой и, возможно…
— Можешь не продолжать, — сказал тот, пошевелив поленья в костре кочергой. — В зданиях за парком, как и другие. Ориентируйся на большую такую серую сферу, сделанную из железных труб — не пропустишь. Или просто иди вдоль берега — он живёт в домишке у моста.