По комнате вновь раздался смех, смешанный с кашлем — то уже была Карен. Задыхаясь от дыма очередной сигареты, она, казалось, находилась в лёгком подобии помешательства.
— Да… Ты точно привёл того Ворона, о котором говорил тот ублюдок. Кха-кха-кха… Просто потрясающе.
— Ваш выбор, господа?
— А что ты, наёмник? — обратилась она к Уильяму. — Ты поддерживаешь его? А твой сынишка?
— Во-первых, он прав — вам ни за что не выстоять против нескольких стай, а целить в нас и давать оружие после — значит, подорвать доверие с обеих сторон. И во-вторых, что бы там не надумала, он мне нужен живым.
— Всё ещё желаешь получить сладкую жизнь бесплатно, да?
— А ты, вроде бы, завидуешь? — она по-странному улыбнулась.
— Может быть. Моя девочка уже могла быть там — за морем… Каталась бы в снегу… Лепила бы, — на её глазах выступили слёзы, — снеговика… Смеялась бы… Знаешь, чего мне хочется больше всего на свете после её смерти?
— Догадываюсь.
— Я хочу видеть его мёртвым, — ткнула она на Джонса. — Но только его. Мне… не нужно больше. Но есть обстоятельства: не поможете — все умрём, — Эммет вновь тихо захохотал. — А раз нам умирать, тогда и вам — тоже. Либо он труп, а ты наш друг, либо вы оба отправляетесь в рассадник — решай.
— Мэм, без этого можно обойтись!
— Нет, Айви, нельзя. Просто взгляни ей в глаза и скажи, что в них есть хоть немного от человека, — та лишь оскалилась в ответ, а Джонс улыбнулся.
— Думай быстрее.
«Совру в обоих случаях, что бы я ни ответил. Этот самоуверенный ублюдок нужен мне живым. Чёрт, ещё и оружие отобрали… В любом случае, было бы проще освобождать его из гнезда с пушками. Но тогда я не узнаю, где гнездо. Плюс, его могут там сразу и пристрелить. А если откажусь? Нет, меня не должны убить сразу — она сказала: «Вас обоих», — значит, хочет оставить пацана в живых. Скорее всего, они попытаются просто запугать меня, заставить передумать, потому что… Потому что они обречены без нас», — он взглянул на Карен самым холодным и уверенным взглядом из всех, на кои был способен, и ответил:
— Повторю: он нужен мне живым, — в её глазах в ответ читались боль и непонимание. — Не советую облегчать боль от собственной неудачи, создавая такую же другим — подсядешь быстро, но окружение твоё поредеет быстрее.
— Вот как. Тогда ты… ничем не лучше, чем он.
— Я в курсе. Рад, что почти все здесь стоят на одной линии — значит то, что я ничего не чувствую к твоей потере, взаимно.
— Ах ты!.. Дядя Джек, Хорт, ответите этих двоих в рассадник. Вы же не выбили тот, что?..
— Нет, Карен, он ещё там.
— Вот и отлично. Знаете, что делать.
— Но, мэм, я!..
— Сиди, Айви, — они заговорили синхронно, но продолжила женщина. — Сиди ради своего же блага, — парень, посмотрев на Уильяма, увидел, что тот легонько кивнул.
Ворону и человеку из Джонсборо связали руки за спиной и повели прочь. Гнездо находилось в пяти минутах ходьбы за плотиной.
* * *
— Сюда!
Их поставили на колени в отдалённом и заброшенном домишке, из заколоченных окон коего выходило небольшое красное облачко. Прямо в центре его гостиной, покрытой пылью, зияла огромная дыра — пол первого этажа полностью ушёл в подвал, где лежала слабая и одинокая матка, пожирающая своих сородичей, что так же, как и она, не смогли найти выхода.
— Все окна отсюда заколочены, — сказал старик, ставящий Уильяма на колени, — все двери, кроме той, в которую мы вошли, забиты. У вас десять минут. Очень советую передумать, — он и его напарник вышли наружу и, как послышалось, закурили.
Ночь полностью вступила в свои владения, и лишь слабый лунный свет, что пробивался сквозь лесные массивы и доски на окнах дома, освещал помещение. Странно, но вся мебель, что стояла по контурам обвала, осталась на месте: шкаф, ковёр, свисающий в «пропасть», картины на стенах — словно о домишке после обвала все резко просто забыли.
— Вот уж безрассудство, скажи, а? Подставлять высшего прямо к его «кормушке»?
— Думаю, ты первый перебежчик на их веку — не стоит удивляться их незнанию.
Джонс смотрел в яму со столь же безразличным взглядом и с той же застывшей улыбкой. Уильяму казалось, что если бы тот человек говорил всё то, что думал, то он предстал бы перед всеми в совершенно другом свете. Только то, каким бы был тот свет, он не мог сказать.