— Да. Там, на озере… возникли некоторые обстоятельства… — под давящим, он рассказал всё то, что произошло на переправе — …и вот, как всё завершилось. Не буду строить из себя гения и говорить, что я ожидал этого, нет — я просто рад, что всё сложилось так, как сложилось, и я сижу в этом кресле.
— Не нахожу логики в твоих поступках. Почему ты не обыскал трупы тех ребят, которые полегли в подвале?
— Двое из трёх бронежилетов превратились в труху из-за выстрела из 12-го калибра в упор, а обирать живого я не стал — честь иметь тоже нужно. К тому же, я вынес из этого дома два дробовика и один пистолет — неплохой размен за мою винтовку.
— Да, неплохой. Но почему убил парня, которого уже отпустил? Эллиота? Что, он… попытался предать тебя, что ли?
— Ну подумай ты головой (забудем даже о том, что он показался мне двуличным куском дерьма): я убиваю его брата, угоняю машину, которую он чинил, заковываю его у батареи и убиваю его знакомых, а потом отпускаю на волю. Ты бы дал гарантию, что после всего того, что я сделал, он не вернулся бы в один прекрасный момент и не попытается бы меня прикончить?
— Я… Нет, — едва переборов себя, сказал мужчина. — Но я не одобряю твоего поступка.
— О, нет. Великий Джеймс Виттима не поддерживает мою точку зрения. Что же мне делать?
— Заткнись, — отрезал тот. — Я бы не стал давать парню надежду, а потом отнимать её — пристрелил бы его ещё на выезде с переправы или в доме. Этот мир и так полон дерьма, а если к нему присоединимся и мы — мир утонет.
Тучи в очередной раз закрыли солнце, погрузив мир в темноту. Хантер сидел в той тьме и смотрел на пальцы своих рук: ровные, немного худощавые, они не дрогнули ни в один из многочисленных моментов; сухая кожа, волнами покрытая у костяшек, и пучки, в плохом свету казавшиеся острыми, ни разу не ослушивались его — они собирались по команде в кулак и по той же команде жали руку — не было неосознанных решений, которых пришлось бы коснуться этим старым ладоням.
— Он хотя бы умер. Умер быстро. А тот, что остался в подвале, обречён на медленную и жалкую кончину — в виде многих лет он будет волочиться по этой земле и гнить. Выстрел был его решением. Я добил второго, потому что не хотел, чтобы другой страдал ни за что так же, как и тот, что виновен в моих глазах.
— Слабое оправдание, — Виттима смотрел на своего друга исподлобья. — Надеюсь, что у тебя всё готово — выдвигаемся.
— Пешком?
— Да. Сейчас… где-то десять утра — на подготовку ушло больше, чем я ожидал, но если не будем медлить, то где-то через шестнадцать-семнадцать часов будем на точке.
— К чёрту, — вновь рухнув в осевшее кресло, выдохнул наёмник, — я лучше сдохну — уже второй день без нормальной еды, неделя без отдыха, одной дерьмовой водой сыт не будешь…
В комнате расплылся монотонный стук часов. Джеймс смотрел в окно — на по-прежнему серое небо и всё ещё медленно ковыляющую вперед стаю. Уилл также перевел взгляд. «Мигрируют, — пронеслось у него в голове. — Совсем как животные. Десятки тысяч. Время ходячих прошло — они сбиваются, стараясь преуспеть там, где уже бессильны поодиночке».
— Ладно, — сказал вдруг младший. — Останемся здесь до заката. Надеюсь, к этому времени стая исчезнет из виду.
— Решил пренебречь своим профессионализмом? — насмешливо спросил Хантер.
— Напротив: среди этой стаи вполне может быть сонар или как ты там его называешь — тогда все они, — указывая на окно, сказал Виттима, — станут нашей проблемой. К тому же, нахер всё это — я и сам голоден, как волк.
Спустя часы солнце начало садиться. Двери старого дома медленно открылись, и два наёмника вышли наружу, рассекая своими ботинками лужи из только что закончившегося мелкого дождя. Тучи уходили в сторону севера, продолжая нести свою непогоду там, а огненный закат резал края мокрым деревьям, что скидывали воду с листвы под порывами ветра. Огромный красный шар витал над горизонтом, создавая удивительный человеческому глазу пейзаж: городские леса сливались цветами с пустынными прериями, а многолюдные когда-то дороги походили на рассекающие землю ручьи — с той поры, когда пробки в центральных районах города застыли навечно, а последний работающий кофейный автомат покрылся мхом, человек начал чувствовать особое единение как с природой, так и с собой.
— Солнце… — прошептал Хантер, обжигая глаза в закате. — Впервые за несколько дней. Красиво…
— Да, красиво, — поддержал его товарищ.
Не прошло и получаса, как за их спинами остался Стилуотер. В один из многих моментов, Уильям вдохнул воздуха и тут же скорчился в припадке кашля. «Чёрт, — подумал он про себя. — Не вовремя», — но приступ всё не проходил. Огромное желание отдышаться и, наконец, вдохнуть полной грудью овладевало телом наёмника — его лицо покраснело, волосы растрепались, а конечности не слушались. Упав на одно колено, он откашлялся и, выплюнув слюну с привкусом железа изо рта, начал переводить дыхание.