В глаза ударил сильный, пускай и мягкий вечерний свет. Почесав закрытые веки, парень открыл глаза и вновь увидел ту странную фигуру: перед ним стоял высокий, очень высокий человек, накрытый грубо сшитой тёмно-коричневой накидкой. Из-под капюшона на него глазели два серо-зелёных глаза, а остальная часть лица, закрытая маской, оглядывалась за спину — на большой туристический рюкзак, доверху набитый разностями. Они вышли из дому, закрывая за собою прочную решетчатую дверь, и прошли во двор — на окраину ещё захолустья Хоуп. По протоптанным дорогам летали слои пыли, уносясь в ближайшие леса, а из-за засушливо прошедшего лета пейзаж украшали лишь голые верхушки деревьев, что виднелись за недостроенными стенами, и сухое дерево у дома, что, как поговаривают, уже десятки лет стояло и лишь с помощью какого-то из умерших богов не превратилось в труху.
— Он здесь? — низким голосом проговорила накидка.
Габриэль, опешив, молча вывел мальчика из-за двери и подтолкнул вперёд. Ли смотрел на эту фигуру и находился в смешанных чувствах: с одной стороны, он восхищался ею — именно она, та странная накидка, согласилась выкупить его из заточения, увидев всего один раз через решётку забора, но и именно она наводила на него какой-то непонятный, необъятный, словно её же тень, страх — что-то жило в тех мутно-серых глазах, что-то более сильное, более уверенное. Мальчик ступил прямо в тень исполины и остановился, опустив голову. Сквозь стук собственных зубов он почувствовал, как что-то касается его макушки, медленно перебирая чёрные волосы. «Седеешь…» — раздалось шёпотом сверху. Рука, закрытая в перчатку без пальцев, коснулась пораженной щеки. Аккуратно, почти с опаской.
— Зови Хозяина, — таким же низким тоном прозвучало свысока.
— Если т… Если вас что-то не устраивает — я вполне могу решить это за него, — ответил Надзиратель, облокачиваясь плечом на дверь.
Фигура отпустила подбородок Уилла и медленно направилась к мужчине. Тяжелым, грузным шагом раскидывая пыль по задворкам посёлка Хоуп, она передвигала свою громадную тень ближе к дому. И там, у самого порога, у самого лица Габриэля, который и по ключицу не доходил фигуре и, казалось, пытался спрятать шею в своей рубашке с оторванными рукавами, вновь произнесла:
— Повторю, если не услышал: зови Хозяина.
Резкий вдох. Снова темнота. Снова колотилось сердце, тряслись лёгкие, но… ничего более. Не было ни шума костра, ни гула деревьев, ни голосов. В нос ударил душный, полный пыли воздух. Одним резким движением Уильям «Из Джонсборо» Хантер сорвал компресс с глаз и ужаснулся: было по-прежнему темно. «Ослеп?» — подумал вдруг он. Руки судорожно нащупали пол — деревянный. Собравшись с силами, он попытался подняться на ноги — не получилось. Голова шла кругом, лишая тело ориентации в пространстве, а онемевшие руки никак не могли выдержать вес тела, не опирающегося на простреленную ногу. Вторая попытка спустя минуты. Охотник перевалился со спины на живот, сопровождаемый хрустом позвоночника и, вновь напрягая руки, попытался встать. «Нужно. Должен». Кровь медленно возвращалась в затёкшие конечности, и тело старого охотника всё выше и выше поднималось над полом. Он осторожно перенёс вес на здоровую ногу, но, пошатнувшись, упал. Вернее, должен был — его тело встретило препятствие в виде железной и, по ощущениям, старой стены. Он обхватил руками ржавый металл, удерживая равновесие, и только тогда заметил, что на руках нет перчаток. Волосы падают на лоб — нет кепки, дышится свободно — нет маски. Но главное, главное, что он успел заметить, пытаясь пошарить по карманам — нет плаща, нет оружия — на нём была надета только его серая рубаха, покрытая у рукавов засохшей кровью и чёрные однотонные штаны. «Может, всё-таки, умер?»
Вдалеке странного сооружения его глаза увидели столь желанный просвет — маленькую дырочку в стене. О, как же радовались его глаза, и как же неосторожно было тело, пытаясь бежать с раненой ногой. Стоило Хану перенести вес, как боль, прошедшая по всем закоулочкам нервных окончаний, заставила его споткнутся и, запутавшись в собственных ступнях, налететь на ещё одну стену головой.
Вновь над ухом пролетела петля.
— Ударил? — прозвучал низкий голос, обращенный к Хозяину.
— Ну да. Вот так, — петля вновь жужжащим звуком пронеслась над ухом парня.
— Ты или он?
— Какая разница? Важно, что удар произошёл за попытку бегства. Важно, что он избил, — сказал Гарсиа, подходя к своему сыну и хватая его за челюсть, — моего мальчика. Вот — видишь синяки?
Голос отца звучал так же хрипло, как и голос сына, пускай и был более глухим, вдавленным в грудную клетку. Гарсия или же Хозяин был довольно стар как на вид, так и на душу — если его сын, как считал мальчик, издевался над людьми из чистого удовольствия, то он, старик, делал это тогда, когда это было необходимо — чтобы его боялись. Боялись тех длинных седых волос ниже плеч на боках и затылке с лысеющей макушкой; боялись того подбородка, который не уступал по длине, пожалуй, никому во всей Америке; боялись того оскала, зубов в котором недоставало, казалось, и двадцать лет назад; боялись… но зачем? Фигура громко выдохнула и подняла глаза на мексиканца: