Город преобразился куда сильнее за те одиннадцать лет, чем он предполагал — у края полей начиналась трёхметровая стена, которой служили очень плотно поставленные рядом друг с другом одноэтажные дома. Какие-то — из глины, какие-то — из шлакоблоков, какие-то — из дерева, они стояли цепким полукругом так плотно, что даже машина не проехала бы между ними — хватало места лишь на одного человека, пускай и груженного сумками, и то — то место чаще всего было ограждено высокими дверями с шипами на верхушках.
Люди просыпались рано. На часах было всего шесть и четыре минуты, но у домов уже копошились отчетливо различимые фигуры. Старики, мужчины, женщины и даже дети одевались в незаурядную, пожалуй, для любого времени одежду и медленно выходили за черту города — на поля или ещё куда. Неважные для охотника лица странно косились ему в спину, но в этом не было для него ничего удивительного — город был вполне самостоятельным, а благодаря весьма выгодному расположению, ещё и богатым — кроме энтузиастов-жителей, работающих наёмниками за блага земные, город вполне мог позволить содержать себе отряд-два военных на постоянной основе. Проще говоря, в нём, в меланхоличном и угрюмом старике не нуждался этот «Цветок Оклахомы» — у него были варианты получше.
У самых ворот, коими служила неровно мощёная дорога и наверняка украденные вывески, вывешенные на балке промеж двух столбов, он и остановился. Первой вывеской служил обрезанный дорожный знак: «Welcome to Ok» — Добро пожаловать в Оклахому. И второй: «Labor omnia vincit» — девиз штата в зеленоватой рамке формы полицейского жетона — «Труд побеждает всё». Ехидно усмехнувшись, Хан направился вперёд — на центральную площадь. Ведь из всех историй о Кав-Сити, большинство из которых он поневоле пропускал мимо ушей, ему было доподлинно известно только одно — на центральной площади была карта.
«Чем-то похоже на средневековые города… — думал он, в очередной раз смотря по сторонам. — Город растёт ввысь при отдалении от уязвимых границ — идёт каскадом. Дома фермеров сменяются простыми жителями… Хотя, сомневаюсь, что в таком лакомом кусочке земли можно просто жить — как-то и кто-то да платит свои пошлины. Потом идут вывески — торговцы, скорее всего. Причём, судя по надписям на этих же вывесках, всяким барахлом — еда, вода, жилье, услуги… Думаю, за центральной площадью должно быть оружие или, хотя бы, патроны».
Центр города полностью оправдал ожидания — истоптанная десятками или даже сотнями тысяч ног дорога формой кольца изнывала от осенней грязи и бесконечных, порою пугающих человеческих следов. Над нею, словно стервятники над умирающей добычей, клубились высокие дома, достигающие уже трёх этажей в высоту — смотрели на ту израненную землю сотнями хищных погасших окон, выжидая момента, чтобы обрушиться. Мимо проходили люди в странных, скорее всего, сшитых вручную, одеждах. Выглядели ли подобные наряды топорно — несомненно да, были ли долговечными — кто знает. В лицах же граждан города наёмник не смог прочитать абсолютно ничего — все заняты, все торопились, все жили — никто не желал встречаться взглядом со странником в маске с ружьем или, вернее, ружьями наперевес.
В центре всего того изобилия душ и грязи находилось нечто, похожее на фонтан — криво слепленный и углубленный в землю цилиндр, покрытый зеленью и дождевой водой. В центре цилиндра — гора из камней, в ней — табличка на постаменте: «Kaw-City — Vita hoc labor\Кав-Сити — Жизнь есть труд».
— «Vita hoc labor»… «Жизнь hoc труд»? «Жизнь — труд»? Ну, и так звучит неплохо, — прочитал Уилл в голос. — Даже девиз придумали. Неужели они действительно надеются, что былые времена когда-нибудь вернутся?