— Оперативно слухи работают… — почти шёпотом ответил наёмник. — «Слишком много», — получается, я не единственный хрен с пушками, кого ты встречал за последнее время?
— А последнее «последнее время» на твоём языке означает?.. — крутя кистью руки, поджидал ответа пилигрим.
Только сейчас Уильям просмотрел на своего собеседника и его невзначай пробрало на смешок: тот был одет в тяжелые осенние сапоги тёмно-жёлтого оттенка, из-за которых виднелись серые носки и шорты выше колен, цвета земли. Довершала всё это незаурядная, чуть темнее шорт, толстовка, которую мужчина предпочитал носить расстёгнутой, выставляя на вид грязноватую белую майку.
— Неделя, — сдавив в себе смех, ответил он.
— Тогда немного. Были тут ребята в военной форме — местные, знаю каждого по именам и то, кто с кем на рыбалку ходит, если ты меня понимаешь, и какой-то стриженый хипарь, похожий на байкера, похожий на скинхэда, похожий на наёмника… хрен его знает в общем, — он неловко запинался, отсчитывая на пальцах.
— Давай про «хипаря».
— Ну, сам-то я его встретить не смог — он пришёл под вечер, а вечерами у меня аншлаг — видел его только мельком: чёрный, в чёрном, чёрные короткие волосы, чёрная короткая борода, чёрное-чёрное-чёрное… Я тебе говорю — то ли байкер, то ли скинхэд, если хоть кто-то из этих отморозков ещё остался. С ним пацан… или пацанка — тоже не понять. Держался\держалась хвостом, особо далеко не отходил\а, был или была в капюшоне непонятного мне цвета. Вроде всё.
— Отлично, а теперь… Нет, я не могу… Скажи, тебя ограбили, что ли? — старик провёл по лицу ладонью, уже не скрывая смешков с его стороны. — Нет, я серьёзно…
— Что? Ты это о… А чего не так-то с моим прикидом, а?! — покосив голову, спросил собеседник. — Хрен ты скажешь, когда я в этом барахле, что мне пятьдесят восемь лет, понял? Хрен-то там! Я даже лысеть не начал, чего уж — шляпа не нужна! Кстати о ней…
— Ладно-ладно. Слушай, я думаю поискать этого «хипаря» в каком-нибудь отеле — это мой напарник. Где здесь есть что-нибудь похожее?
— Э, не, — отвлеченно ответил тот, высматривая что-то у входа одного из домов, ближе к земле. — Ты что-то отупел, дружище. Смотри, если сейчас он выходит из города, то ты, — он выставил руку за спину и снова начал считать на пальцах, не разгибая спины, — теряешь время — раз, теряешь напарника — два, теряешь моё уважение — три. А я, как хороший друг, не допущу даже шанса на то, что буду видеть здесь твою рожу больше двух недель подряд. Так что сейчас я возьму какой-нибудь еды, и мы с тобой отправимся к мосту — перехватим его, если выйдет. А вечером уже двинем в отель — мост поднимут и даже при большом желании никто… А, вот она! — он направился к какому-то пьянице и ловким движением сорвал со спящего тела чёрную треуголку с парой нашивок на ней. — Так вот: никто не сможет выйти, — всю последующую к мосту дорогу Мафусаилу из Строббери пришлось выслушивать странные шутки о пиратах.
— И давно ты решил покинуть Джорджию, чтобы взять этот городишко, также, уверен, полный свобод и прав, на абордаж? — опершись на столб у моста, спросил наёмник.
— Около года и шести месяцев назад — весной, — второй сел на землю рядом со столбом и демонстративно почесал бороду. — Хотя, чтоб не соврать, Джорджию покинул я гораздо раньше — спустя неделю, после твоего предложения.
— Что, тебя так испугал сам шанс того, что я возьмусь за оружие, а ты будешь стоять рядом? — посмотрел на него сверху Уилл.
— Нет — то херня… Надеюсь, ты понимаешь, почему я не согласился, да?
— Уже обсуждали, — Хантер сел рядом. — Дерьмо то было, а не предложение. Вообще чёрт его знает, почему я это говорил.
— Не гони…
— Особенно учитывая то, что я сам не хотел становиться шлюхой с пистолетами, — перебил его тот, достав револьвер с кармана, — но пилигримом много не заработаешь, а…
— А рак в лес не убежит.
— Точно. Не пожелал бы тебе такого. Ничего бы вообще не пожелал — ни рака, ни пуль, ни убийств… Вот скажи мне, как мудрец: в чём разница физической смерти человека, — он навёл револьвер на сердце, — от моральной? — и тут же перевёл его на наклоненную голову, упершись виском в ствол.
— Только в том, — Мафусаил ловким движением выхватил пистолет из рук друга, — что после моральной смерти можно воскреснуть. Не наводи эту штуку на себя почём зря, а если и было какое-то «не зря» — рассказывай, какого хрена ты ещё жив.
Наёмник громко выдохнул и медленно начал рассказывать пилигриму события последних четырёх лет. В них было мало приятного. В какие-то моменты — в те, во время которых Хан глядел на своего товарища сквозь волосы, ему казалось, что глаза того наполнены то ли страхом, то ли сожалением, а, возможно, и тем, и другим. Серые глаза Мафусаила из Строббери тускнели с каждым сказанным Уильямом словом, улыбка медленно опускалась с лица, но не исчезала — превращалась в лёгкую, горькую и опечаленную тень самой себя. Он не задавал вопросов. Мог. Сотни раз мог, но молчал. Тучи летели быстро, слова — нет. Наёмник в какой-то момент перестал быть наёмником, и говорил открыто — не упускал ни одной подробности, ни одной детали, ни одной эмоции — рассказывал так, как переживал это.