Бэкманн (смущен). Мне нравится видеть тебя. Тебя – да. Но я все время боюсь опять упасть. Упасть вниз, слышишь, вот что.
Она. Ах так. Вниз-вверх. Назад-вперед. Может, завтра оба мы будем в воде, белые и распухшие. Тихенькие и холодные. Но сегодня в нас есть еще тепло. Сегодня, слышишь? Рыбка, отвечай, рыбка. Сегодня вечером ты не уплывешь от меня, слышишь. Тихо. Я не поверю ни слову. И дверь – дверь я лучше запру на ключ.
Бэкманн. Хватит. Я никакая не рыба, и дверь тебе не надо запирать. Нет же, Бог свидетель, я не рыба.
Она (нежно). Рыба ты рыба! Серый, мокрый, восставший призрак.
Бэкманн (отсутствующе). Тяжело. Тону. Задыхаюсь. Это потому что плохо вижу. Все так нечетко. И оно меня душит.
Она (испуганно). Что ты? Что с тобой? Что?
Бэкманн(с нарастающим страхом). Я сейчас с ума сойду. Отдай мне очки. Скорее. Это все оттого, что туман перед глазами. Вот! У меня чувство, будто у тебя за спиной – человек. Уже давно. Высокий. Просто Геркулес. Великан, знаешь. Но это потому что я без очков – и он одноногий, этот великан. Он приближается, приближается, гигант на одной ноге и двух костылях. Слышишь: тук-тук. Тук-тук. Это костыли. Теперь он прямо за тобой. Ты не чувствуешь затылком его дыхание? Дай мне очки, я не хочу больше это видеть! Дай, он теперь совсем рядом с тобой.
Она (вскрикивает и отшатывается. Скрипит и захлопывается дверь. Затем слышен громкий стук костылей: «тук-тук»).
Бэкманн (шепотом). Великан!
Одноногий (монотонно). Что ты тут делаешь. Ты? В моих штанах? На моей постели? С моей женой?
Бэкманн (остолбенело). В твоих штанах? На твоей постели? С твоей женой?
Одноногий (все так же монотонно и апатично). Да, ты, что ты тут делаешь?
Бэкманн (чуть слышно, с запинкой). Вчера я так же спрашивал того, кто был с моей женой. В моей рубашке. В моей постели. «Ты, что ты тут делаешь?» – спросил я. А он пожал плечами и сказал: «Правда, что я тут делаю?». Так он ответил. Тогда я закрыл дверь спальни. Нет, сперва опять погасил свет. И потом оказался за дверью.
Одноногий. Подними голову. Еще. (Глухо.) Бэкманн!
Бэкманн. Да. Я. Бэкманн. Я думал, ты меня не узнаешь.
Одноногий (тихо, но с чудовищным упреком). Бэкманн… Бэкманн… Бэкманн!
Бэкманн (мучительно). Замолчи ты. Не называй меня так. Я больше не хочу так зваться. Замолчи!
Одноногий (бубнит). Бэкманн, Бэкманн.
Бэкманн (кричит). Это не я! Я не хочу им быть. Не хочу больше быть Бэкманном.
Он бросается вон. Скрипит и захлопывается дверь. Слышно, как свистит ветер и человек убегает по пустынной улице прочь.
Другой. Стой! Бэкманн!
Бэкманн. Кто тут?
Другой. Я. Другой.
Бэкманн. Опять ты?
Другой. Опять я, Бэкманн. Всегда я, Бэкманн.
Бэкманн. Чего тебе? Отстань.
Другой. Нет, Бэкманн. Это дорога к Эльбе. Пойдем, улица здесь, выше.
Бэкманн. Отстань. Я иду к Эльбе.
Другой. Нет, Бэкманн. Пошли. Ты идешь по улице дальше.
Бэкманн. По улице дальше! Жить дальше? Идти дальше? Есть, спать – все?
Другой. Идем, Бэкманн.
Бэкманн (больше апатии, чем гнева). Не называй меня так. Я не хочу больше быть Бэкманном. Теперь меня никак не зовут. Я должен жить дальше там, где есть этот человек – где есть одноногий, который стал таким из-за меня. У которого одна нога, потому что унтер-офицер Бэкманн сказал ему: «Обер-ефрейтор Бауэр, Вы удерживаете Ваши позиции до последнего, без обсуждений». Я должен жить дальше там, где есть этот одноногий, который все время повторяет «Бэкманн»? Бесконечно «Бэкманн»! Вечно «Бэкманн»! И произносит это как «гроб». Произносит как «убийство», как «шакал»! Он это произносит как «конец всему»! Глухо, злобно, отчаянно. А ты говоришь, я должен жить дальше? Вчера вечером я оказался за дверью. Сегодня – за дверью. Всегда – за дверью. И двери закрыты. А у меня обе ноги болят и устали. И в животе урчит. И холодно ночью, аж кровь стынет. И одноногий все время зовет меня. И я больше не могу уснуть. Куда мне еще идти? Оставь меня.
Другой. Идем, Бэкманн. Идем дальше по улице. Мы найдем одного человека. И ты отдашь ему.
Бэкманн. Что?
Другой. Ответственность.
Бэкманн. Найдем человека? Да, найдем. И ответственность – я отдам ее. Да, слышишь, отдам. Хоть одну ночь поспать, и никаких одноногих. Я отдам ее.
Да! Отдам ему Ответственность. И мертвых ему отдам. Ему! Идем, найдем человека, он живет в уютном доме. В этом городе. В каждом городе он живет. Мы найдем этого человека – у нас для него подарочек – для милого, славного парня, который всю жизнь только и делал, что выполнял свой долг, всегда выполнял и только свой долг! Но это был ужасный долг! Чудовищный долг! Проклятый – клятый – клятый долг!
Идем! Идем!
СЦЕНА III
Бэкманн. Приятного аппетита, господин полковник.
Полковник (жуя). Чего?
Бэкманн. Приятного аппетита, господин полковник.
Полковник. Вообще-то мы ужинаем! Это так срочно?
Бэкманн. Нет. Я только хотел выяснить: утопиться мне сегодня ночью или пожить еще. И если все-таки пожить, то я тогда не знаю как. Днем-то мне хочется хоть немного есть. А ночью – ночью мне хочется спать. Больше ничего.
Полковник. Ну-ну! Что Вы такое говорите! Ведь Вы были солдатом, верно?
Бэкманн. Нет, господин полковник.
Полковник. Как это нет. Вы же носите форму.
Бэкманн (без выражения). Да. Шесть лет. Но мне казалось, если я десять лет буду носить фуражку почтальона, то все-таки почтальоном не стану.
Дочь. Па, спроси ты его наконец, что ему надо. Он все время пялится мне в тарелку.
Бэкманн (миролюбиво). С улицы ваши окна кажутся такими теплыми. Мне хотелось еще разок ощутить, как это – смотреть в такие окна. Но изнутри, изнутри. Знаете, каково это, когда в темноте горят такие уютные окна, а ты стоишь на улице?
Мать (без неприязни, скорее брезгливо). Отец, ну скажи, чтоб он снял очки. У меня от них мороз по коже.
Полковник. Это так называемые противогазные очки, дорогая. Введены Вермахтом в 1934 году для солдат со слабым зрением. Ну и зачем Вы носите это старье? Война же кончилась.
Бэкманн. Да-да. Кончилась. Все вы так говорите. Но очки-то мне все равно нужны. Близорукость, понимаете, без очков у меня все расплывается. А так – все четко. Даже отсюда я прекрасно вижу, что у Вас на столе.
Полковник (перебивает). Скажите, а что у Вас на голове? Вы сидели, да? Натворили делов, а? Давайте, выкладывайте. Куда-то забрались, верно? И влипли, правильно?