Выбрать главу

– Я не играю в карты.

– Проспорил?

– Я тут ни с кем не спорю.

– Это ты правильно делаешь, – похвалил Толян. – Тогда объясни мне, Летун, на что хочет потратить две с половиной тысячи рублей человек, носящий на груди бирку с номером отряда смертников? Я не вижу поблизости ни магазина, ни бара, ни, на худой конец, ни одной проститутки. По этой причине, услышав просьбу, я потерялся в догадках.

– Толян, – тихо позвал Колода. – В строй кличут.

Так-так-так-так…

Фьюииить!..

«Я отсюда никогда не выйду. Цыца, 1960 г.».

– Я дам тебе две с половиной.

У Литуновского оборвалось сердце.

– И не спрошу, зачем они тебе.

Перед глазами Андрея вновь замаячило фото, где Вика с сыном. Он согласился бы и на то, если бы ему сейчас прибавили к жизни семнадцать с половиной лет и он оказался рядом с семьей в возрасте пятидесяти восьми лет. И даже не расстраивала перспектива оказаться бессильным в постели и выглядеть дедушкой рядом с прекрасной молодой женой.

– Но запомни. Если ты хотя бы во сне произнесешь мое имя, семнадцати лет тебе не сидеть. Ты не просидишь и месяца. Недели не просидишь. Я не знаю, как ты собираешься это делать, но через месяц после этого разговора тебя найдет человек от меня, и ты выдашь ему пятьдесят тонн баксов. Мне кажется, это справедливо, Летун. И запомни самое главное. Опасайся соблазнов.

– Что это значит? – Понимая, что дело сделано, Литуновский стал принимать свой обычный, чуть напряженный вид.

– Ты о пятидесяти тоннах или соблазнах?

– О соблазнах.

Бедовый встал и медленно пошел в сторону построения, где уже вовсю бушевал конвой. Овчарки вымаливали разрешения хозяев порвать это стадо отщепенцев, пара зэков уже потирала ушибленные затылки. При столкновении металлического приклада с головой страдает обычно голова.

– Наверное, ты хороший парень, Летун, – бормотал, наслаждаясь дуновением ветерка, Толян. – Но совершенно непригодный для зоны человек. Прежде чем мертвить троих фраеров в Старосибирске, нужно было подумать, чем это может обернуться. Когда я увидел тебя в первый раз, там, в бараке… Ты помнишь этот вечер?

Уловив утвердительный жест, Бедовый успокоился.

– Когда я тебя увидел впервые… Осторожно, придержи ветку, иначе Колода опять недосчитается зубов. Так вот, в глазах у тебя, Летун, тоска. Тоска, перемешанная с желанием побыстрее либо умереть, либо свалить. Ты когда-нибудь видел взгляд рыси в зоопарке? Она изо всех сил делает вид, что ей безразлично все и вся, а в глазенках такое желание порвать сетку и убежать… Такое, что я, Летун, когда бываю в зоопарке, никогда не подхожу к ее клетке. От греха подальше. Так же выглядишь и ты. Ты попал в чужую среду, как в воду. Она тебя уже начала губить, и, предпринимая все усилия, чтобы вернуться на сушу, ты готов на все. И в этот момент очень легко совершить глупость. Поэтому я тебя и предупреждаю, Летун. Бойся соблазнов. Здесь не бывает ничего просто так, в противном случае все давно бы уже перебили конвой и ушли по домам. Ворон, вон, о борще мечтает. Если повезет, то поест. Когда отсидит за убийство прохожего и его четырнадцатилетнего сына. Но Ворону наплевать, у него третья ходка, и все – через красноярские лагеря. Если он не загнулся сразу и до сих пор сохранил в глазах блеск и радость сегодняшней жизни, то ему и этот девятерик боком не выйдет. Он опять вернется сюда, потому что здесь его дом. А у тебя дом за тысячи километров отсюда. Ты не жилец в клетке. И еще у тебя есть какая-то тайна. А потому…

Андрей с пилой встал в конец строя, Бедовый – за его спину.

– А потому, Летун, я уже давно понял – если тебя отсюда побыстрее не выкинуть, то у меня начнутся неприятности. Я это чувствую шкурой, а шкура меня еще ни разу не подводила. Такие дела.

У самого барака, после проверки личного состава и шмона вещей Бедовый в последний раз приблизился к Литуновскому.

– Ты не забыл?

– О соблазнах? – автоматически спросил Андрей.

– Нет.

– О пятидесяти тоннах?

Бедовый поморщился и покачал головой.

– Тогда о чем?

– О том, что и месяца не проживешь?

– Конечно, понял.

– Тогда сегодня вечером подойдешь ко мне.

А до вечера произошло много событий. Овчарка сержанта Круглова порвала ногу Бесу, да порвала так, что лекарю пришлось на скорую и неумелую руку сшивать сухожилие и в панике вызывать вертолет. Бес орал, как под ножом, обезболивающего, как обычно, не нашлось, и лейтенанту пришлось раскупоривать свою заначку в виде бутылки «Белого аиста», чтобы заглушить эти крики. После стакана Бес успокоился, но через двадцать минут начал сначала. Лейтенант дал еще, и Бес снова затих. Сто последних граммов Бес выпросил уже почти перед самым отбоем и, опьянев таким счастливым и неожиданным образом, уснул.

Язва, что еще до поры терпела в заношенном теле Цыцы, наконец-то прорвалась, и тот свалился прямо в строю, перед раздачей пищи. Лейтенант, занимаясь челночным бегом между Бесом и Цыцой, клял местные порядки, отсутствие медикаментов (точнее, их недостаточность для зэков, потому что для персонала хватало всегда и всего, даже спирта) и строгий режим в целом.

Обоих мучеников определили в лазарет, потому как усмотреть в разорванном ахиллесовом сухожилии первого и бессознательном состоянии второго «закос» было практически невозможно. Теоретически – да, можно. Практически, когда зайдешь в палату и разглядишь море крови и по паре капельниц у двух кроватей – нет.

«Самый свирепый конвой – под Костромой. Конец 1976 г.».

«А ты здесь недавно, правда, Конец?»

Глава 5

Вечер – самое благодатное время суток на «даче». Конвой не так ретив, срабатывают биологические часы даже у отдохнувшей смены, природа оседает, ароматы тайги становятся насыщенными, улегаются страсти в лесу и среди людей. Если бы не постоянное чувство голода и усталости, можно было бы подумать, что дяденек, кому от двадцати пяти и больше, силой согнали и заставили участвовать в пионерском слете. Но каждый пионерский отряд при этом прислал из своих рядов самого отъявленного плохиша.

Ай, забавы, ближе к ночи…

Шнырю Бабаке Сеня Гончаров привязал к пальцу нитку, а к нитке сапог кирзовый. Да так и метнул обувку, чтобы та ему как раз поперек груди пришлась. Бабака испуганно просыпается, понимает, что это не замполит с палкой пришел, а равный по чину хамит, хватает сапог и изо всех сил бросает его в голову Булю. Палец хрустит, Бабака орет, вокруг смех, похожий на сдавленное ржанье. Сильно хохотать нельзя, замполит даст команду, конвой рассвирепеет, и тогда всю ночь стоять в одних трусах под гнусом.

Литуновский лежал, ждал установленного Бедовым часа и вспоминал берег Оби, где они с Викой и Ванькой жарили шашлыки и предавались мечтам…

– У нас будет когда-нибудь квартира, Литуновский? – спрашивала Вика, и ее хмельные от любви глаза играли огоньками костра.

– Будет, – говорил Андрей, понимая, что опять включается в игру, которая продолжалась вот уже без малого шесть лет.

– А ты купишь мне брата? – страшно картавя, врезался в разговор Ивашка.

– Сестру, – обещает Литуновский. – Маме одна в магазине приглянулась.

– А что такое приглянулась? – спрашивает Ванька.

– Это значит – понравилась, – объясняет Вика…

Андрей подкинулся на нарах и осторожно посмотрел вокруг. Бедовый вяло теребит одеяло, пытаясь выдернуть его края из-под матраса. Игра окончена, чифир выпит, веки смыкает усталость. В кругу игроков – пять человек. Авторитетные люди, ходоки по своей воле, не такие знатные, как Бедовый, но все равно с ними в карты играя, масть не потеряешь.

Осторожно двигаясь между ярусами кроватей, Литуновский приблизился к Толяну и равнодушно сцепил руки на груди. Нельзя здесь без достоинства, никак нельзя. Главное, не опуститься. Бриться каждый день, ноги мыть, в чистоте себя содержать и зубы чистить. Зэк, уважающий себя, даже на работу не выйдет в грязной обуви. Ерунда, что она у них всегда чистая, потому что шныри стараются. Настоящий зэк о себе позаботится и без крутой масти. Главное – уважение к самому себе. И если уж подошел, а садиться на кровать смотрящего личные понятия и зоновские правила не позволяют, то хотя бы стой по-человечески. Не навытяжку, не в плебейском прогибе, а прямо и уверенно, потому что, не дай бог, не по-твоему выйдет, достойней уйти прямому, чем согбенному.