— Черт бы вас побрал! — выругался я. — Я боюсь, и был бы дураком, если бы не боялся. Я слышал все истории о том, что происходит, когда привод выходит из строя, и некоторым из них я верю. Но я не позволю заявлять, что я слишком испугался, чтобы…
— Чтобы следовать туда, куда ведет простой знаменитый сантехник? — спросил Халворсен.
— Я пытался выразить эту мысль более дипломатично, — согласился я. — Но что же все-таки Макилрайт там делает? Скажите мне.
— Единственная инженерия, в которой я разбираюсь, это санитарная инженерия, — ответил Халворсен. — Но, думаю, смогу вам объяснить в общих чертах. Принцип привода Манншенна заключается в прецессии, прецессии гироскопов. Его гироскопы прецессируют под прямыми углами к трем измерениям пространства, во времени. Но время — это только одно из бесконечного числа измерений. Что, если мы сможем достичь прецессии через пятое, или шестое, или седьмое измерение? Что, если мы сможем достичь прецессии в то измерение, из которого истекает поток атомов водорода?
— И вы думаете, что Макилрайт сможет это сделать? — спросил я.
— Я уверен, что Макилрайт сможет это сделать, — заявил он.
— Но следует ли Макилрайту это делать? — спросил старый Райнер.
— Становитесь религиозным на старости лет, док? — фыркнул Халворсен.
— Нет, но…
— Даже вы не сможете надолго продлить мне жизнь, — заметил Халворсен. — А когда я найду ключ, я буду рад уйти.
Инженер, в сопровождении Кресси, протолкался в маленькое помещение. Он сейчас был больше похож на неандертальца, который только что грохнул врага камнем, а не на ученого, который только что решил сложную проблему — его триумф был очевиден.
— Взлетайте, когда хотите! — крикнул он. — Дело сделано! Взлетайте, когда хотите!
Я взглянул на Леону. Ее лицо было бледным, и мне показалось, что ее губы произнесли: «Нет!» Но если она и сказала что-то, ее слова были заглушены триумфальными воплями Халворсена, Макилрайта и Кресси.
Я поднял корабль; сверкание его выхлопа отражалось от ледяного поля внизу, но все равно это отражение было не таким ярким, как сияние северного неба. Я поднял его, провел мимо потоков и завихрений холодного огня, бледного огня и розового огня, и огня такого оттенка пурпура, который не носил ни один император. Я вывел его в пустоту, в черноту — и датчики поверхностной температуры сказали мне, что Космос в этом регионе был далеко не вакуумом.
Леона молча сидела сбоку от меня. Немного дальше сидел Халворсен, радостно хихикая над показаниями своего фантастически чувствительного индикатора близости масс. Я взглянул на него с отвращением; он снова напомнил мне неприятную маленькую серую обезьяну, занятую какой-то пустой возней. «И Макилрайт, — подумал я, — из той же породы, горилла, горилла с мозгами, и с теми же обезьяньими чертами характера»… Я повернулся, чтобы взглянуть на Леону, и вспомнил старую пословицу: Любопытство сгубило кошку. «Если любопытство Халворсена сгубит мою кошку, — подумал я, — то я отвинчу его чертову башку».
— Вы сели на поток, Меррил! — завопил Халворсен. — Вы действуете прекрасно!
— И что мне делать дальше? — спросил я.
— Отключите реактивный привод, как только будете готовы. Включайте Манншенна.
«Ничего не может случиться, — думал я. — Ничего такого не произойдет. Не верю, что что-то может случиться».
Я отключил привод, почувствовал, как напрягся ремень безопасности, когда псевдо-гравитация, создаваемая ускорением, внезапно пропала.
— Привод Манншенна готов? — спросил я.
— Привод Манншенна готов! — послышался ответ Макилрайта по интеркому.
— Привод Манншенна включить! — приказал я, перекидывая тумблер. Я услышал знакомый вой разгоняющихся гироскопов, почувствовал головокружение и потерю ориентации во времени, а также в пространстве, по мере того как росло темпоральное поле. Я посмотрел на экран кормового обзора, ожидая, что звездное поле позади, представлявшее собой Галактику, подвергнется знакомой трансформации и превратится в кошмар тополога необычайных расцветок.
Вместо этого оно… исчезло.
Впереди было белое сияние, оно окружило нас…
Впереди…
О себе могу сказать, что у меня хватило присутствия духа воздержаться от использования ракет. Привод Манншенна все еще был включен, и любое изменение массы корабля могло иметь катастрофические последствия, пока работали эти сумасшедшие гироскопы. Я воздержался от использования ракет, положившись на стабилизаторы. Само собой, они не должны были бы действовать — корабль находился в безвоздушном пространстве (или это было не так? ), — но они действовали. Мы отвернули от светящейся стены, столкновение с которой казалось неизбежным, понеслись дальше и… вверх? Но каждому школьнику известно, что в Космосе нет ни верха, ни низа.
— Я поворачиваю корабль, — сказал я. — Поворачиваю. Мы выходим отсюда так же, как и вошли — но вам лучше сказать Макилрайту, чтобы он переключил привод на обратный ход.
— Почему? — спросил Халворсен, но он не стал оспаривать мое решение повернуть.
— Потому что я не желаю быть выброшенным обратно в Галактику в виде свободных, отдельных атомов водорода, вот почему.
— Откуда вы знаете?
— Это предположение, но, думаю, оно недалеко от истины…
Я старался удерживать корабль по центру огромного, закручивающегося, светящегося белого тоннеля, но даже и в этой ситуации думал о том, что же произошло. Может быть, из-за сдвига по измерениям произошло огромное увеличение размеров? Должно быть, так, но объяснение этого факта я с радостью оставлю физикам, если они в состоянии будут поверить нашим рассказам и если когда-нибудь их услышат.
Я слышал, как Халворсен возбужденно бубнит в интерком, слышал ответы инженера. Я осознал, что гул гироскопов стих и возобновился на немного другой ноте. Впереди был свет, — но это было уже не стерильное белое свечение, это было огромное поле Галактики, искаженное до неузнаваемости, светящееся мириадами цветов — но все же это была Галактика.
Несмотря на всю красоту, я теперь знал, что это такое, и Леона, моя когда-то фанатически помешанная на чистоте Леона тоже знала, что это такое. Ее губы изогнулись в знакомой гримасе отвращения, и затем, совершенно внезапно, она начала всхлипывать. Прерывающимся голосом она заявила Халворсену:
— Вы испортили все, для всех. Как приличный человек может жить в этой Вселенной после того, что вы обнаружили? Как мы сможем вынести эту… грязь? — ее всхлипывания становились истеричными.
Я пораженно уставился на нее. Уже было заметно огрубление тонких черт ее лица, легкое искажение прекрасных контуров тела, предвещающее внутреннюю опустошенность, которую она до сих пор так крепко держала в узде. «Это все неважно, — хотелось мне сказать. — Это все ничего не значит, Леона, ты — это по-прежнему ты, а я по-прежнему я, и мы есть друг у друга». Но я знал, что это неправда. Я действительно остался самим собой и без усилий мог вернуться к своим плохим привычкам; Леона же никогда не будет прежней, и мы оба это знали.
— Что она имеет в виду, Меррил? — спросил Халворсен.
Моя рука задержалась над переключателем, который, как я надеялся — надеялся ли? — вернет нас в нормальное пространство и время, к прекрасным мирам, населенным людьми, к мирам, которые мы когда-то считали прекрасными, когда-то, давным-давно. «Но я не придурок», — подумал я. Я произвел переключение и механически занялся вычислением нашей траектории до Полярии.
— Что она имеет в виду? — снова спросил Халворсен.
— Вы знаете, — кратко ответил я. — Вы знаете. Я уже говорил вам когда-то. Я говорил, когда впервые вас встретил, в порте Форлон. Помните? Когда вы заявили, что хотите знать все, я вам сказал, что уже сообщил вам все, что только возможно знать…
— Халворсен, не слишком-то мудрая обезьянка, — усмехнулся я. — Халворсен, Внешний король! Вы нашли свой ключ, Халворсен, не правда ли?
Внешний ключ!