Но Варвару больше волновали расчеты. У нее не больше часа на то, чтобы добраться до дома отца, поговорить и вернуться к магазину, у которого ждет карета. Нарушает ли она сейчас правила, так старательно придуманные князем? Возможно. Но он сказал, чтобы она ехала к нему домой. Но не уточнял, может ли она завернуть куда-либо.
Что будет с ней, если лорд Кавердиш узнает о “побеге” и не удовлетвориться объяснениями, Варвара не знала. И хотела бы не думать, только мысли все равно возвращались к его высокой, недовольной фигуре. Фигуре, чьего лица она никак не могла представить.
Будет ли он злиться? Вероятно, по его мнению, она ослушалась приказа в первый же час замужней жизни. Но что скажет, что сделает, она не знала.
Слухи, которые ходили о лорде Кавердиш, звучали не просто противоречиво. Многие из них доходили до абсурда.
И Варвара предпочла не делать выводы на их основе.
Кэб взять было еще быстрее, чем договориться с модисткой.
Только замерла на знакомых с детства ступеньках, где под ними прятался ключи на всякий случай, а сама Варвара умела доставать его, не привлекая излишнего внимания. Она не думала, что отец мог уехать из дома.
Обычно до четырех часов он и не выезжал. Не покидал кабинета, обложившись сводками, отчетами и прочими бумагами, но не изменяя привычке, в три часа выходил выпить кофе и выкурить трубку.
Варвара думала, что и сегодня найдет его в привычных месте, позе и настроении.
Но домоправительница покивала головой при виде госпожи, предложила чай и, получив отказ, ушла дальше заниматься делами. Камердинер отца же доложил, что виконт Ране уехал из дома еще утром, и, вероятно, скоро вернется, ведь он никак не распоряжался по поводу трех часов. Значит, кофе уже сварили, табак набили в трубку. И теперь господин, вероятно, задерживается.
И домоправительница, и камердинер поздравляли ее с удачной партией так, будто знали о свадьбе не с сегодняшнего утра или вчерашнего вечера, а недель так несколько. Будто отец, кичившийся своими знакомствами с влиятельными людьми Столицы, сообщил эту новость, как только договорился с князем, и приказал хранить тайну.
На столике в гостиной кто-то построил башню из визиток, и она готова была упасть от любого резкого дуновения ветра.
Она стала ждать, смотря на часы и понимая, как с каждым движением минутной стрелки, все больше гвоздей забиваются в крышку гроба. Ее гроба. И надо было идти, даже скорее бежать, ведь оставались несчастные четверть часа, но она умоляла богов дать ей еще немного времени. Ей нужно было увидеться с отцом, спросить, узнать.
И когда дверь открылась, Варвара ожидала увидеть вернувшегося виконта, вытирающего платком пот и пыль со лба. Только это был не он.
Скрип двери показался зловещим, и темная фигура лорда Кавердиш показалась Варваре незнакомой, совершенно, словно не говорили они друг с другом вчерашним вечером и сегодняшним утром.
Она смотрела на слегка заострившиеся скулы, на сильно выпирающие фаланги пальцев и надеялась не пересечься с мужем взглядом. Она предполагала: туман в них не настолько мирный, каким хочет показать его лорд.
Люди злятся по-разному, и что страшнее: горящая, извергающаяся ярость или тихий, спрятанный гнев – она не знала. Ее отец, не утруждающий себя придерживаться банальных правил светской сдержанности, часто срывал на Варваре злость. Прогорела сделка, монета упала в цене, погибло поголовье овец, часто она сидела в эти минуты в кабинете в кресле около выхода и убеждалась в том, что эмоции отвратительны. Виконт Ране тогда походил на животное, дикое, доисторическое, о котором пишут в учебниках истории и зоологии: он метался по комнате, яростно понося всех и вся, а вокруг летали счета, договоры. Сколько прислуги со слезами искало новое место после приступов отца, Варвара могла сказать точно. Она ведь и помогала им найти работу. Почему же не уйти из кабинета в такие времена? Покинь комнату, так от нее не останется ничего.
К четырнадцати годам все благоговение перед отцом исчезло, освободив место равнодушному презрению и брезгливости, похожим на комара, который пытается найти дыру в сетке, чтобы пробраться куда не нужно – в этом случае в выражение лица, в сердце. Такое отношения не мешало ни сохранять душевное спокойствие, ни вести дела с отцом.
Злость князя вызывала трепет, такой, какой чувствующий нашкодивший ребенок перед строгой бабушкой-тираном. Но больше волновал Варвару не намек на страх в душе, а то, насколько разным может быть один и тот же человек и какой он - настоящий.