Их же так много в этом огромном городе.
- Что случилась, крошка? Где твои мама и папа? – спросила леди в розовой шляпке, первая из тех, кто подошёл к девочке, растерянно оглядывающей улицу.
- Все в порядке, - протараторила она в ответ и убежала.
У второго человека девочка уже спросила адрес ближайшего пансиона благородных девиц.
Только не узнал в тот вечер этот потерянный ребёнок, что не к той школе она шла, что обойдя хоть все заведения в столице, она не нашла бы Нуну: она с мамой уже забрала документы, так и не получив словарь, который дарили всем выпускницам.
В районе картонных домов солнца уже не было. Облака в этом месте казались грязнее, хотя были такими же сиренево-голубыми.
Девочка вышла в трущобы (она не знала, что это за место), потерявшись в одном из дворов-колодцев и попытавшись вернуться назад, на улицу с быстро катящимися экипажами.
Ботиночки, которые раньше были цвета охры, теперь казались окрашенными как самый настоящий дуб. Синим, как пасмурное небо, казалось теперь платьице. Такой же цвет приобрели лица людей, сидящих прямо на земле.
Здесь не было даже брусчатки, от чего девочка сначала проверяла землю носком и только потом ставила всю стопу.
Людей, дурно пахнущих, одетых в разорванные балахоны, а не в чистое платье, не надушенных и не накрашенных, она видела впервые, но любопытства к ним не испытывала.
- Нянюшка, - пробормотала девочка, всхлипывая уже чаще, уже громче, - нянюшка, где же ты?
Лошадка стукнулась об землю, когда ребёнок врезался в кого-то шершавого. В кого-то огромного, страшного, незнакомого. Кого-то, кто протянул к ней пальцы без ногтей и схватил за плечо.
- Простите, - отпрыгнула девочка и подняла взгляд. Она косила глаза на свою левую руку и постоянно двигала ею, пытаясь не то, что не навязчиво, просто хоть как-нибудь освободиться от хватки, - простите, не могли бы вы убрать… Я не хотела в вас врезаться. Простите, мне пора, отпустите...
Испуганный и смущенный лепет превращался в хныканье, а незнакомец вместо того, чтобы отпустить, потащил ее куда-то.
- Отпустите, мистер, - не сдерживая слезы, крупными каплями стекающие на платье, вскрикнула девочка. Голос стал звонче и мелодичнее, а мужчина посмотрел на неё пустыми, блеклыми глазами. Его покрасневшая, лопнувшая кожа на лице напугала девочку ещё сильнее, настолько, что она дернулась изо всех сил, высвободилась и упала, больно ударившись о землю.
Нянюшка. Нянюшка, где же ты? Куда ты уехала?
Отец прав? Отец прав. Видимо ты, действительно, оставила совсем одну. Нет, не просто так, вероятно, у тебя были причины, настолько серьезные, что ты не предупредила.
Девочка встала быстрее, чем упала. Сначала она пятилась назад спиной, не отрывая взгляд от незнакомца, который не сделал больше попыток приблизиться. Потом развернулась и побежала. Она видела взгляды такие же неосознанные, как у мужчины, блестящие из-за какой-то болячки, красные, ещё живые, еще желающие выбраться со дна, потонувшие на этом дне.
Но она больше не останавливалась, смотрела только вперёд, иногда запинаясь, почти падая, не осознавая куда именно бежит: из трущоб или вглубь их.
Вытирая сбитыми ладошками слезы, размазывая по лицу кровь, воду, грязь девочка спешила, как она думала, домой. Она не чувствовала холода, хотя забыла взять из дома плащ.
Сегодня она будет плакать, сейчас, дома в кроватке, уткнувшись в подушку и обработав синяки и раны. Сегодня она будет плакать в последний раз. В последний раз. И никогда больше. Никогда, никогда, никогда.
VI - По направлению палаты номер шесть
Листы бумаги, лежащие на коленях лорда Кавердиш и на скамейке рядом с ним, стремились взлететь и вспарить по небу, но не могли, потому что были прижаты портсигаром. Они постоянно пытались скользить то в одну сторону, то в другую, когда открытый экипаж подпрыгивал на гравии. Маленькие камешки бренчали и прыгали в парк. В парк заросший и неухоженный, как борода извозчика.
У самой станции их встретила коляска с этим грубым, рябым крестьянином. Он молча поклонился и не издал ни звука за всю поезду кроме цоканья и «прр», обращённых к лошади.
Единственная, кто наслаждался происходящим, была именно эта лошадка. Она, подёргивая ушами, бежала по ветру, пытаясь перейти на галоп, но все время останавливалась из-за натянутых поводьев.
Ее чёрные, блестящие глаза, сколько было в них желания сорваться на бег, обогнуть все близлежащие поля, добраться до того кустика, и до следующего, и до ещё одного. Там ведь, вероятно, росли свежие, сочные листья, к которым запрещал ей тянуться извозчик.