Её отец в Тайной канцелярии. Теперь, вероятно, она никогда его не увидит, а он – её, солнца, монет, здания Торгового дома.
Её отец в Тайной канцелярии. Варвара не понимала, что происходит. Она бесчисленное множество раз убеждалась: столько проблем можно было бы избежать, если бы она сказалась больной и не поехала на этот бал, и на тот, на котором её увидел лорд Кавердиш. Тогда он обвенчался бы с другой женщиной, а она продолжила находить покупателей, ездить в другие города вместо отца, открывать филиалы. Ничто бы не нарушило привычную жизнь.
Её отец в Тайной канцелярии. А она мало того, что не знает почему, так не может собраться, чтобы понять это.
Варвара скатилась по стенке на пол, не дойдя до двери своей спальни нескольких шагов. Закусив нужную губу, обняв голову руками, она предпринимала вялые попытки успокоиться. Мир покрывался бликами, расплывался. С каждой секундой её трясло все сильнее и сильнее – будто не на полу сидела, а на рельсах, по которым ехал поезд.
Она никак не сможет помочь отцу. Ещё никто не выходил из того темного места. Туда не попадают невиновные, а если и попадают – отец ведь попал, у них нет шансов доказать свою правоту. Против них Тени. Против них Император. Против отца Император.
Варвара не должна глотать слезы, не должна сжиматься и чувствовать в мышцах напряжение, которое не найдёт выход даже через поломку чего-либо, не должна бросать судорожные взгляды по углам, сжимать зубы, тень тоски и отчаянья не должна искривлять лица ее.
Она должна быть спокойна. Она всегда спокойна. Остального для неё не существует. Не существует! Не существует ли?
Варвара чувствовала, будто какая-то тварь, скрытая темнотой коридора, поедает ее с жадностью. В пальцы втыкали иголки. Содержимое клеток заместили чем-то шипящем, горячим, и все добавляли и добавляли это что-то, да в итоге его набралось столько, что стенки, расширенные до предела, белели от натяжения и готовились вот-вот лопнуть.
Беспомощность. Тоска. Отчаянье. Злость. Вырывающиеся сквозь зубы смешки, жуткие на звук, не просто не радостные, а существующие на грани паники и здравого ума.
Грудь разрывало от боли. Казалось, сердце билось не от того, что живо, а от того, что после смерти оно ещё содрогается.
Варвара боялась сама себя, боялась двинуться, вдохнуть, она смотрела на юбку, укрывшую коленки, и мотала головой, отрицая все то, что чувствовала.
Так сходят с ума, да? Сейчас за ней приедут санитары, и она обретёт спокойствие, стабильность, навеянную лекарствами, улыбающимся врачем и решётками на окнах.
И вместе с тем потеряет себя. Нет. Она уже давно перестала быть собой, настолько медленно, незаметно наступил тот самый переломный момент, что никто его не заметил. Варвара не могла определить.
Вместо зрачка и сетчатки ей подставили калейдоскоп – так же бегали цветные пятна перед глазами. Варвара зажмурилась. Но ломанные кусочки не исчезли, закружились быстрее.
Ей казалось, что её тело не прижато к полу – она упала на бок и сжалась в комок– а движется то в одну, то в другую сторону, то и вовсе вверх-вниз.
Она думала об отце, о беспокойстве, грусти, злости, страхе, но забывала обо всем, кроме глотка воздуха, который не могла сделать.
Среди мыслей скалился ужас предчувствия смерти.
Варвара задыхалась. Сердце стучало сильнее. Пятна темнели и сливались в единое, темное, глубокое.
Ей пора прощаться с жизнью. Она чувствует, как та покидает её.
Поэтому отец говорил, что эмоции – зло. Они отвратительны. Отвратительны, да. Вот что случается, когда даёшь им волю. Когда эмоции берут верх, человек умирает.
Варвара думала, что добилась многого. Как же, даже сохранять спокойствие не может. Ей действительно стоит умереть, чтобы не портить жизнь других своим жалким существованием.
Её смерть должна наступить сейчас. Глупая смерть от того, что не сумела держать себя в руках.
Не просто же так она не может сделать вдох – это наказание. Но как же хочется жить…
- Ну же, открой глаза. Дыши, - голос откуда-то издалека, из-за тумана, крадущего звуки, был таким, которой нельзя ослушаться. В какое-то мгновение вокруг возникли шум, восклицания, молитвы, и окрик, короткий, резкий, звуки в котором не складывались в слова, - Сэм, врача, - ближайший из всех голос пытался казаться сильным, уверенным. Он будто сам уверял себя, что спокоен, - даже то, что я в тебя влюбляюсь, не значит, что я должен спасать тебя по два раза на дню. Ты не должна так часто пытаться умереть. Дыши, девочка, ну же, дыши.