Нет, не вчера она разрушила себя. И даже не в тот день, когда познакомилась с князем. Даже пролитые слезы той ночи не стали началом конца. Двери захлопнулись в тот день, когда она дала волю чувствам в Столице. В минуту, когда была в состоянии сдержать себя, когда не боялась, Варвара сломала все. Ледники посыпались.
Начали таять. Как себя подавать, что говорить, как смотреть на князя? Как к нему относиться? Как лорд Кавердиш поведёт себя во время их следующей встречи? Что скажет? Как взглянет на неё? Что с отцом? Жив ли он? Какая роль у неё в этом спектакле?
Мысль о том, что давешняя истерика вернётся, сковывала рёбра так сильно, что они сжимались и не разжимались.
Все утро она думала: почему известие, что человек, которому она обязана жильем и знаниями, может быть казнен, вызвало в ней нервный припадок?
Уже ничего не связывало ее с отцом. Она заплатила за все его траты на неё. Близость семейная или иного порядка, духовная, в его доме отродясь не водилась.
Более того, Варвара и раньше догадывалась, куда мог попасть отец, была, если можно так сказать, подготовленной.
Однако она волновалась, беспокоилось, надеялась. Считала себя обязанной помочь. Слишком невозможно было для неё выбросить из жизни того, кто был ее частью на протяжении девятнадцати лет. Она привыкла к нему, понимала его, говорила его словами, доверяла. Доверяла несмотря на то, что должна была доверять лишь себе и никому другому.
Она надеялась, что виконт Ране когда-нибудь превратится из партнёра в отца, в того, кто снова ей улыбнётся, посмотрит, как на дочь, как смотрят все остальные родители на детей.
Признать это значило сказать, что она проиграла самое главное дело своей жизни – не научилась не чувствовать. Но Варвара признавала. Когда если не сейчас, сидя на обломках собственных стен, сознаваться в ошибках и знакомиться с тем, что было скрыто.
Она ни на что не способна, не имеет должных сил для того, чтобы сдержать обещания. Она переступила принципы в который раз, и из-за чего? Из-за секундного возбуждения, почти что страстного желания дать волю злости.
Варвара не жалела. Нет, было бы легче, проще, привычнее, если бы все вернулось на круги своя. Но время не бежит вспять. Да и дышалось в эту минуту легче. Хотя она и находилась в смятении и недоставало ей некоторых переменных и возможностей, чтобы принять новое решение.
Князь просидел у ее кровати вчера до поздней ночи – слуги шептались. Варвара не знала, во сколько он ушёл: забылась в беспокойном сне слишком скоро.
Лорд Кавердиш смотрел на Варвару так, будто больно было ему ее видеть, будто сострадание в нем пересиливало все прочие настроения, будто даже вина напоминала о себе, но не смотреть не мог. И хотя в минуты те князь выглядел как никогда сдержанным, каким-то словно и мучившимся от своей сухости, он не мог произнести ни слова. Только принёс ромашковый чай и закутал в плед дрожащую Варвару. Были это растерянность, страх, такая неуклюжая забота от человека, который хотя и видел всплески чувств, предпочитал их останавливать другими способами или вообще не обращать внимания. Но в этой темной спальне он не мог быть Тенью – он должен был быть человеком. А как ведут себя люди во время чужих припадков, он не знал и пытался сделать хоть что-то.
От того-то Варвара и терялась сейчас. От того-то и не желала встречаться с лордом Кавердиш даже взглядом. Не могла она, и в правду, вести себя так, как прежде. Это было бы притворством, дешевым и обидным для всех, но при этом княгиня не понимала, какую ещё роль она может примерить на себя.