Сэмми протянул письмо, дождался, пока Варвара заберет его, и хотел уйти. Он был одет в рубашечку, выглаженные, чистенькие бриджи и жилетку в клетку. Мальчик дергал за туго затянутый на шее галстук, пытаясь то ли задушить себя, то ли его расслабить. Новые туфли еще не успели собрать всю пыль окрестностей или же эту самую пыль избегали.
Варвара не видела его со вчерашнего дня, но изменился он так, будто время вернули на двенадцать лет назад, на свет появился другой Сэм, после чего все года его жизни промотали вперед до настоящего времени.
Мальчик едва заметно дергал плечами назад. Он стоял и ждал, когда его отпустят.
- Что-то случилось, Сэмми?
Сэм вздрогнул и сглотнул:
- Ничего, миледи, - произнес он так, словно прилагал множество усилий, чтобы не сжать зубы. После чего вздохнул и добавил уже предельно вежливо, - не извольте беспокоиться.
С той ночи прошла недели, в течение которой Варвара хоть и видела князя, но встреч можно было насчитать от силы четыре-пять. Да и происходили в коридоре, длились чуть ли не пару секунд.
Лорд Кавердиш не выходил из кабинета по несколько часов, получал стопку писем в день. Но движения, направленные на отъезд из поместья, предприняты не были.
- Могу я идти, миледи? – плечи мальчика дрожали.
- Сэмми, что случилось?
- Ничего, миледи…, - проговорил он и сжался, закусил щеку.
- Сэмми…?
Мальчик помотал головой. Сделал шаг назад, запнулся о ковер, но не упал. Он посмотрел на Варвару и, не выдержав, провыл:
- Я не Сэмми… не Сэмми… Сэм, Самуэль. Я не могу-у-у. Я как шут. Меня все засмеют, если я выйду… так…в таком виде…
- И почему ты в таком виде?
- Я же сын управляющего поместьем самого лорда Кавердиш, а не какой-то подмастерий кузнеца, - пробубнил чьи-то слова мальчик, после чего надул щеки. Он еще раз дернул за галстук, только в этот раз сильнее. От движения этого узел только сильнее затянулся, и Сэм закашлялся. Варвара подошла к нему и расслабила, - я выгляжу, как шут. Потому что отец захотел, чтобы я стал человеком. Будто я и так не человек. Не человек здесь только он. Ворчит постоянно, ругается, будто я виновен в том, что ботинки рвутся. Он не человек…он…он… он жаба. Вот кто он!
Сэмми топнул пятками и отвел нос в сторону резким, гордым движением. Сложил руки на груди, показывая, что отвечать более не намерен.
Варвара взглянула на Сэма, на полки и продолжила прежнее свое занятие, выбор книги, кося взгляд на то, как гневно поднимается грудь мальчика и как постукивает он зубами от желания сказать и убеждения, что делать этого он не должен.
- Моя госпожа-а.. – наконец проконючил он, наклонившись назад так низко, что не упал только благодаря тому, что начал размахивать руками.
- Говори, Сэм.
- Моя госпожа, вы… это… не подходите к милорду. Не надо ради меня. Я еще подожду. Я сам матушку найду, правда. Не надо у него спрашивать.
- Ты же не это хотел сказать, - улыбнулась одними уголками губ Варвара.
- И это тоже, - протараторил он, но наткнулся на вопросительный взгляд, - я ведь просто ответил ему, что я не сын управляющего, что я Сэми, что я тот, кто станет великим капитаном. Что я поплыву в те места, которые не отмечены на картах, на самый край земли. А он мне ответил, что края земли не существует, что это все бредни моих мальчишечьих книжек и что он мне вообще запретит читать кроме того, что даст сам. А дает он мне книжки церкви Акатоша и добавляет, что так я перестану сочинять, - мальчик говорил, сцеживая злость в слова. Он сел на пол, скрестив ноги. Потом замер, видимо, подумав, что пол грязный. И потерся, усаживаясь удобнее, но на самом деле собирая больше пыли, - он говорил много дрянного. Что все мои корабли, ветер, палубу, рифы, острова я никогда не увижу, потому что, сев на корабль, я потоплю его. Я. Потоплю. Корабль. Я! Да он… - мальчик стукнул кулачком о пол и шмыгнул носом, - потоплю и приду к нему, умоляя дать место хотя бы лакея. Будто он дает эти места. Я тогда лучше б у самого милорда спросил, чем что-то, хоть слово, сказал отцу после всего этого. Но знаете, я б никогда не пошел бы к нему, даже если бы все корабли в Империи, во всем свете утонули. Почему он считает, что я должен делать? Ничего он не знает. Ни обо мне. Ни о матушке. Уверен, из-за него она ушла. Только из-за него одного. Он ее выгнал. Хотя нет, отец никогда бы никого не выгнал. Он бы каждый день, каждый час твердил бы ей, мне, какие мы неправильные, неблагодарные и какими должны быть. Должны быть, потому что он так хочет. Ненавижу его, больше жизни его ненавижу! Он испортил всю мою и мамину жизнь!